Розалинда Лейкер - Серебряное прикосновение Страница 11

Никогда еще улицы Лондона не казались ей такими хмурыми и неприглядными, как в тот день.

Эстер не ожидала увидеть Джона раньше чем через несколько дней. Ведь ему потребуется время, чтобы починить цепочку, и не исключено, что Харвуд даст ему какой-нибудь еще срочный заказ. И когда Эстер уже начала ждать его прихода со дня на день, она вдруг с ужасом заметила, как Джек достает из кармашка своего темно-красного жилета часы на той самой цепочке.

— Когда вам ее вернули? — невольно вырвался у Эстер вопрос.

— Вчера вечером, — ответил Джек. — Мистер Харвуд заходил выпить кружечку пива и отдал мне уже отремонтированную цепочку.

Эстер догадалась, что это произошло, когда она разносила ужин по номерам и, естественно, не заметила мистера Харвуда. Сказав самой себе, что это лишь временное разочарование, и что Джон в любом случае еще придет, чтобы увидеться с ней, Эстер подхватила четыре кружки, наполненные до краев элем, и понесла их «умирающим от жажды» завсегдатаям пивной.

Прошло две недели, прежде чем Джон снова появился в Хиткоке. На этот раз он надел свой единственный хороший кафтан из толстого коричневого сукна с накладными карманами, белую сорочку, жилет светло-коричневого цвета и черные бриджи.

Узнав о том, что ему не придется нести цепочку от часов в Хиткок, Джон решил, что все это, пожалуй, даже к лучшему, иначе он обязательно бы наделал глупостей в присутствии Эстер. Поразмышляв немного о своем случайном знакомстве с этой девушкой, Джон решил, что ничего хорошего из их встреч не выйдет. Он ощущал почти физическую тягу к ней, но тем не менее считал, что это не может изменить его чувств к Каролине. Их последнее воскресное послеобеденное свидание прошло замечательно, потому что родители Каролины на несколько минут оставили их вдвоем, и Джон смог несколько раз поцеловать

свою возлюбленную. Он чувствовал, как Каролина буквально таяла в его объятиях, дрожа от возбуждения. Все, казалось, шло как нельзя лучше. Но теперь Джон стоял перед домом Эстер, одетый в свое лучшее платье, и пытался найти разумное объяснение своему поступку. Зачем он вообще пришел сюда, какая неведомая сила влекла его и Хиткок?

Так ничего и не придумав, Джон решительно толкнул входную дверь и оказался в прихожей, из которой прошел прямо в бар.

Эстер не сразу заметила его. В баре было полно народу, к тому же в воздухе висело плотное сизое облако табачного дыма, словно зимний туман над рекой. Джон сел за столик возле стены и принялся ждать, когда она, наконец, подойдет к нему. При этом он старался напустить на себя как можно более равнодушный и скучающий вид.

Джон мог позволить себе заказать лишь небольшой стакан пива, но его появление здесь давало ему возможность поговорить с Эстер, может быть, даже назначить ей свидание после того, как она закончит работу.

На Эстер был традиционный белый хлопковый чепец, как и у других служанок в баре. Несколько прядей золотисто-рыжих волос, выбившиеся из-под чепца, падали ей на шею. Принимая заказы, она улыбалась, иногда смеялась чьей-нибудь остроте. В такие моменты Эстер казалась Джону олицетворением жизнерадостности и веселья. Господи, ну как он мог так долго не видеть ее?

Когда, наконец, Эстер заметила его, брови ее удивленно поползли вверх, а щеки порозовели от удовольствия. Но она не подошла к его столику сию же секунду, как ожидал Джон, а вернулась к стойке бара. Мгновение спустя она уже ставила перед ним кружку с пенистым пивом и тарелку с мясным пирогом, таким горячим, что Джон чуть не обжег пальцы.

— Это бесплатно, — быстро сказала Эстер. — Ешьте, а то вы, видно, сильно проголодались.

И она убежала обратно к стойке.

Джон усмехнулся и принялся за пирог и пиво. Сочная мясная начинка и золотистая поджаристая корочка показались ему гораздо вкуснее, чем все воскресные обеды Харвуда, вместе взятые. Покончив с последним куском, он кончиками пальцев собрал все крошки с оловянной тарелки. В этот момент к его столику подбежала Эстер и присела рядом с ним на скамейку.

— Я не могу сидеть здесь с вами долго. В субботу по вечерам у нас всегда очень много народу, и нет ни минутки свободного времени.

— Я могу подождать, пока вы закончите все дела.

Эстер неуверенно покачала головой.

— Это будет очень поздно. А я думала, что ученики мастеров даже в субботний вечер должны оставаться дома. Разве не так?

— Это правда, но мои товарищи, тоже подмастерья, всегда откроют мне решетку калитки, как бы поздно я ни вернулся. И я смогу войти в дом незамеченным.

Глаза Эстер озорно засверкали.

— Мистер Бэйтмен, от вас я меньше всего ожидала, что вы способны нарушать законы.

Джон нахмурился.

— Почему вы так говорите?

Эстер изучающе смотрела на него, склонив голову набок.

— Не знаю, — ответила она, — просто у меня сложилось такое впечатление.

А про себя она подумала, что в этом юноше чувствуется серьезность мыслей и надежность. Эстер не могла забыть того задумчивого выражения, которое постоянно было на его лице, пожалуй, только если он не улыбался своей доброй, ослепительно белозубой улыбкой, так понравившейся Эстер в первый день их встречи.

— Нет-нет, я вовсе не смеюсь над вами, — она поспешила успокоить его, — мне это даже очень нравится. И я очень ценю то, что сегодня, в субботу вечером, вы пришли повидать меня.

Джон посмотрел ей прямо в глаза.

— Мне приятно это слышать, — ответил он.

Эстер тихонько коснулась его руки.

— Я подам вам знак, как только освобожусь и смогу выйти. После этого сразу же идите на задний двор и ждите меня там. У нас будет несколько минут, чтобы побыть вместе и поговорить.

И Эстер снова убежала к стойке бара принимать заказы. Джон допил пиво и стал обдумывать слова, сказанные ему Эстер.

Он всегда отличался спокойным, уравновешенным характером. Беззаконие, насилие и жестокость всегда претили ему. Он терпеть не мог петушиных боев, стравливания медведей и тому подобные развлечения и зрелища, когда беззащитных животных жестоко истязали на потеху толпе. Джон всегда обходил стороной площадь возле Ньюгейтской тюрьмы, потому что там обычно собиралась масса людей поглазеть на казни через повешение. Джону вполне хватило один раз посмотреть на это, когда он был зажат толпой, словно тисками, и никак не мог выбраться.

Тем не менее никто не мог назвать его слабаком, поскольку подобно множеству спокойных людей, которых трудно вывести из себя, гнев Джона был ужасен, если кому-нибудь удавалось по-настоящему рассердить его. К тому же, в такие моменты он становился невероятно упрямым, и ничто не могло поколебать его принципы или изменить мнение.