Алекс Джиллиан - Седьмой круг Страница 114

— Давай, милая, еще немного. — умолял он, когда Элизабет снова споткнулась и подвернув ногу, рухнула на землю. Девушка встала превознемогая резкую боль, и когда подняла глаза, чтобы посмотреть на отца, отчаянно вскрикнула, почувствовав сильный удар в затылок. Сознание Элизабет пошатнулось, но прежде, чем провалиться во тьму, она успела увидеть, как чьи-то огромные руки сжали горло ее отца.

Сначала звон был глухим и монотонным, напоминающий удары разбитого колокола. Он возникал издалека и постепенно приближался, причиняя физическую боль. Ноты становились тоньше, колебания выравнивались и замирали на пике звучания, вызывая почти зрительный образ. Длинная тонкая черная многогранная линия, свернутая в извивающийся комок, похожий на гибкое тело змеи, била хвостом с звонким наконечником, а потом медленно выпрямлялась и заползала внутрь, пронзая головной мозг и барабанные перепонки, и мучительно, бесконечно долго выползала, вытягивая за собой нервные окончания, круша до основания дремавшее сознание и грубо и бесчеловечно возвращая его к жизни.

— ААА. - закричала Элизабет, хватаясь руками за раскалывающуюся на части голову. Она лежала на чем-то холодном, вокруг царил сумрак. Звон в ушах достиг наивысшей точки. Лиз не услышала даже своего крика. Зажав ладонями уши, она тяжело и шумно дышала, чувствуя каждый болезненный удар сердца. Невидимый мучитель отступил, и она открыла глаза, облегченно выдохнув воздух. Струйка пара развеялась в полутьме. И в то же время другая боль ударила в тело девушки. Занемевшие мышцы пронзили сотни игл, и она застонала. Перед глазами все поплыло. Розовый туман и размытые лица людей, не глядящих на страдающую Элизабет. Справившись с болезненными спазмами, девушка обнаружила, что находиться в большой каменной коробке. Четыре стены, низкий потолок и тяжелая дубовая дверь с маленьким окошком. Ей не нужно было гадать, она уже знала, что это за помещение. Темница. Не такая маленькая, как в Мельбурне, но все-таки темница. Несколько факелов, вставленных в толстые стены придавали особо мрачный антураж каменной клетке для нескольких десятков таких же изможденных, как Элизабет, людей, дрожащих от холода и молящихся своему богу, стонущим от боли, и просто тихо умирающим от полученных ранений. Запах крови и смерти, человеческих испражнений, сырости и гниения, запах влажной земли и страха.

— Лиз. — кто-то тронул ее за плечо, прежде, чем Элизабет узнала голос Мэдж Чейн. Испуганно дернувшись, девушка обернулась, и увидев верную соратницу Джона Булмера, бросилась ей на шею. Не сдержавшись, она отчаянно, совершенно по-женски разрыдалась. В голове царила сумятица, одна мысль наскакивала на другую, и ей все еще казалось, что она находиться во власти страшного сна. Мэдж мягко обняла дрожащее тело девушки и стала баюкать ее на своих руках, словно любимое дитя.

— Тихо, моя девочка, тихо. — шептала она незнакомы грудным голосом, потерявшим прежние властные и шутливые нотки. — Нам всем нужно быть сильными. Сейчас особенно. Прости нас, милая. Мне так жаль. — Мэдж неожиданно всхлипнула, уткнувшись лицом в плечо Элизабет. Девушка потрясенно замерла, забыв о собственном отчаянии.

— Что происходит, Мэдж? — отстранившись, она посмотрела в заплаканное обреченное лицо мисс Чейн. — Где мы? Кто эти люди? Где Джон и папа?

— Они схватили их, и допрашивают. А мы в подвале Карлайла вместе с такими же обреченными и приговоренными на смерть. Ты была без сознания, когда нас тащили через ворота замка, ты не видела…. Десятки трупов свисают прямо со стен Карлайла. Они нас всех повесят, Элизабет. Я не хочу лгать, не хочу внушать надежду, потому что ее нет. Потому что мы должны быть сильными в этот последний момент. Нас было не меньше пятидесяти человек в этой камере, и я знаю, что есть другие. Люди Норфолка постоянно возвращаются, чтобы забрать следующую партию людей для казни. К полудню мы все будем болтаться в петле на стенах замка в урок другим, тем, кто смог убежать.

Элизабет в ужасе отшатнулась, закрыв губы ладонью и до крови прокусывая ее, чтобы сдержать крик отчаянья. Она обвела полубезумным взглядом остальных пленников, еле живых от страха, растерявших отвагу и уверенность, скорбно готовящихся к смерти, и умоляющих об освобождении от неминуемых мучений.

— Но зачем? Разве мы похожи сейчас на грозную армию? Кто из этих несчастных может противостоять королевским стражникам?

— Мы — залог монаршей уверенности в завтрашнем дне. Казнь всех пленников остудит пыл тех, кто смог уйти. Королю не нужны слова, он правит мечом. И его сила абсолютна. Мы проиграли, Элизабет.

— Но я не играла. — закричала девушка, из глаз ее потекли горькие слезы. — Мне плевать на короля и вашего бога. Ни тот ни другой не сделали для меня ничего хорошего. Мою жизнь разрушили не они, а мужские игры. И я не хочу умирать. Я так долго шла к свободе! За что, Мэдж? За что я должна умереть? Цель? Смысл? Ты говоришь, что мы должны быть сильными! Я была сильной, я так долго была сильной, но я знала правила игры, я знала своего врага, и я…. Я готова была умереть, но у моей жертвы была четкая цель и осознание смыла. Я защищала свою честь, свое достоинство и доброе имя. Что я защищаю теперь? Католическую церковь? Священников? Будущее страны? Кто мы такие, что бы решать столь глобальные вопросы? Генрих Тюдор — король, и пусть правит так, как считает нужным.

— Опомнись, Элизабет! Ты же видела, что происходит! Страной правит не Тюдор, а Кромвель и его сатанинская вера. У нас отобрали все, во что мы верили, разрушили наши святыни, прогнали из домов, принадлежащих нам поколениями, запретили отмечать католические праздники и раздали наши земли лизоблюдам короля, который занят только поиском новых жен для рождения сына, чтобы потом казнить. На просторах сожженных и разграбленных монастырей теперь гуляет скот вчерашних ремесленников и мясников, которые в одночасье стали аристократами. — Мэдж посмотрела в распахнутые мутные глаза Элизабет и встряхнула ее за плечи. — И мы умираем не просто так, а за правду, за свободу и веру.

— О да, Мэдж. Скоро мы все будем свободны. — криво усмехнулась Элизабет, отталкивая руки женщины. — Но мне не нужно верить, чтобы знать, что за чертой безумной жизни, меня вовсе не ждет архангел в белых одеждах, чтобы проводить в рай. К черту, Мэдж, у меня своя правда. Лучше бы я умерла в Мельбурне. Я жалею, что слуга Ричарда не забил меня тогда насмерть на площади. И, быть может, тогда я бы увидела и свет и белые крылья. Но не сейчас…. Прости, если я не оправдала твоих ожиданий. То, что случилось со мной за годы плена, сильно изменило мой внутренний и духовный мир. Я переродилась и на многие вещи взглянула другими глазами. Жизнь человека, Мэдж, каждого человека стоит дорого. Очень дорого, чтобы отдать за мифическое представление о свободе, которой нет и никогда не будет. Короли меняются, но прежний уклад жизни остается. Всегда будут казни, убийства, воровство и предательство. И всегда будут угнетатели человеческой воли, и алчущие абсолютной власти. Мы не Боги, мы не рождены, чтобы решать и править. И быть может, не достаточно образованы и умны, чтобы понять истинную причину происходящих событий. Откуда в вас такая уверенность, что вы решили, будто имеете право говорить от всей страны, от лица каждого из живущих, каждого, кто поверил вам и пошел за вами. Ваша правда принесла им смерть и мучения. Вряд ли все эти люди мечтали о такой свободе.