Анастасия Туманова - Душа так просится к тебе Страница 12

— Вы ведь так и не поверили мне, Аннет? Не правда ли?

Анна тоже ответила не сразу. Обошла стол, сняла нагар с одной из свеч, сразу же загоревшейся ярко и ровно. Глядя на огонь, вполголоса, медленно произнесла:

— Вы только что, Максим Модестович, хвалили мой ум… Боюсь, что вы заблуждаетесь на этот счет. Право, если б я была по-настоящему умна, то не находилась бы в том положении, в каком нахожусь всю свою жизнь. Но о том, что не следует придавать большого значения мужским словам о любви, знает каждая женщина — если, разумеется, ей больше чем тринадцать лет и она не круглая дура.

— Вы такого ужасного мнения о мужчинах, девочка моя? — усмехнулся Анциферов.

— Полагаете, у меня нет для этого оснований?.. Впрочем, дело в другом. — Анна с улыбкой прошлась по комнате. Анциферов, по-прежнему стоя у стола, наблюдал за ней.

— Мой опыт, Максим Модестович, позволяет мне утверждать, что мужчины, признаваясь в любви, часто сами верят тому, что говорят. И тем опаснее доверять сказанному.

— Не понимаю.

— Право?.. — Анна улыбнулась еще шире. — Что ж, поясню. Дело вовсе не в том, что мужчины — скоты и обманщики, а женщины — святы и наивны. Просто мужские понятия о любви весьма далеки от наших, дамских, представлений. Что подумает женщина о мужчине, который искренне объяснялся ей в любви, а три года спустя непринужденно предлагает ей связь с первым встречным? Что он сутенер, а она дура, не более того. А для мужчины такой поворот событий, вероятно, естествен и ни в коем случае не отменяет его высоких чувств. Я доступно объяснила свои суждения?

— Весьма, — сухо сказал Максим Модестович, на этот раз посмотрев прямо в лицо Анне. Та ответила открытым, спокойным взглядом.

— Что ж… Час поздний, а вы устали, Анна Николаевна. Надеюсь, мы обо всем договорились. Честь имею.

— До встречи, друг мой, — произнесла Анна в спину уходящему Анциферову.

Когда за ним закрылась дверь, она молча, тяжело, словно разом лишившись сил, опустилась в глубокое кресло и шумно вздохнула. Некоторое время Анна сидела неподвижно. Затем вдруг усмехнулась — жестко и зло. Вытерла глаза, встала и отправилась спать.

Когда Газданов и Черменский вышли из дома графини Грешневой, Столешников переулок был совершенно пуст. Снег валил тяжелыми хлопьями, и, казалось, две шевелящиеся стены отделяют переулок от Тверской и от Петровки.

— Как, однако, шутит судьба, Черменский, не правда ли? — усмехнулся Газданов, на его ястребином лице ярко блеснули красивые, ровные зубы. — Кто бы мог подумать, что мы встретимся здесь, в Москве, и через десять лет? Не хотите ли отметить встречу? Я в гостях и не пил ничего: боялся испортить мнение графини о себе…

Черменский улыбнулся, подумал и кивнул.

— Едем к Ренье?

— Лучше к Осетрову, в Грузины, ближе.

— Идет. Извозчи-и-ик!

Через минуту извозчичьи сани уносили двух встретившихся сегодня товарищей сквозь снежную завесу к ресторану Осетрова.

Они познакомились двенадцать лет назад, когда оба, восемнадцатилетние, пришли из разных кадетских корпусов в Александровское военное училище на Знаменке, и быстро стали дружны. Этому не помешало то, что отцом Владимира являлся знаменитый боевой генерал, герой Первой Турецкой кампании Дмитрий Черменский, известный всей России, а Газданов был отпрыском обнищавшего осетинского князя, богатство которого составляли лишь старинная турецкая сабля и несколько рысаков в разваливающейся конюшне. Сандро страстно любил лошадей, обожал джигитовку, в манеже доводил товарищей до восторженного воя, выделывая на «мастодонтах» невероятные трюки, множество раз бывал наказан за эти вольности, но даже ротные офицеры восхищались мастерством молодого человека.

— Газданов, почему вы не пошли в кавалерийское?! Или в цирк, по крайней мере? — спрашивал начальник роты капитан Дятлов, с ужасом наблюдая какую-нибудь «чертову мельницу» на спине флегматичного ротного сивки. — Там вам самое место, а меня от ваших м-м… эквилибров скоро родимчик хватит! Слезайте с сивого, вам говорят, он уже икает с перепугу! Марш под арест до вечера, и чтоб я более не видел на занятиях в манеже ничего подобного! Который раз вам сказано!

— Слушаюсь, господин капитан! — лихо отвечал Газданов — и под громовое «ура» всей роты спрыгивал с ошалевшего сивого путем заднего сальто-мортале. — Черменский, дайте что-нибудь почитать, не то помру в карцере с тоски!

— Возьмите у меня в спальне «Севастопольские рассказы»! Право, не заметите, как время пройдет!

Обоих юношей объединяла страстная любовь к чтению. Но если Черменский пробовал писать и сам, и его уморительные пасквили на преподавателей и товарищей ходили по рукам всего училища, прибавляя своему автору дисциплинарных взысканий, то Газданов, искренне завидуя этому дару, не мог выжать из себя ни строчки и оставался лишь первым и самым благодарным читателем друга. Зато молодому осетину прекрасно давались переводы с немецкого и французского: языки Газданов знал превосходно, учил их быстро, с легкостью читал европейскую классику в подлинниках и даже осмеливался переводить Шекспира и Гейне. Переводы выходили тяжеловесными — бог решительно отказал Сандро в литературном таланте, — но очень точными, и немец Шниттенберг, преподаватель словесности, уверенно пророчил Газданову поприще дипломата. Но Сандро лишь отмахивался, бредя, как и все училище, военной карьерой.

После выпуска друзья расстались: получивший высшие баллы по всем предметам Газданов имел свободный выбор вакансии и распределился в Тифлисский полк, где уже служил его старший брат, а Черменский, два года мучившийся с точными науками и так и не одолевший их, отправился под Никополь, в захолустное местечко. За месяцы, проведенные в полку, военная служба осточертела ему до тошноты, и Владимир с радостью ушел бы в отставку, если б не слово, взятое с него отцом. Помня о своем обещании, молодой человек сдал экзамены в Академию при Генеральном штабе и был готов продолжить карьеру военного, но в тот год генерал Черменский, больше двадцати лет проживший вдовцом после смерти матери Владимира, неожиданно женился вторично.

Мачеха, хорошенькая полька из Гродно, была лишь на три года старше пасынка, и произошло неизбежное: Владимир смертельно влюбился. Янина, казалось, тоже потеряла голову от молодого человека, целое лето они встречались тайком, Владимира страшно мучила вина перед отцом и одновременно — ужас от мысли, что эта одуряющая страсть вдруг прервется… А потом выяснилось: страстная полячка держала в своих любовниках, помимо пасынка, еще и его ровесника и друга, Северьяна. Когда правда всплыла, Владимир ночью покинул имение отца. Вместе с молодым барином ушел и Северьян, рассудивший, что не след им ссориться из-за всякой шалавы.