Японский любовник - Исабель Альенде Страница 12

Паренек приветствовал ее, согнувшись всем туловищем, а головы не поднял и потом.

— Я Ичимеи, четвертый ребенок Такао и Хейдеко Фукуда, польщен знакомством с вами, госпожа.

— Я Альма, племянница Исаака и Лиллиан Беласко, польщена знакомством с вами, господин, — отозвалась она растерянно и радостно.

Эта первоначальная официозность, которую любовь потом окрасит юмором, определила главную тональность их долгих отношений. Альма, более высокая и мощная, выглядела старше. Щуплость Ичимеи была обманчива: он без усилия поднимал с земли тяжелые мешки и возил вверх по склону нагруженную тачку. У мальчика была большая по сравнению с телом голова, кожа цвета меда, широко расставленные черные глаза и жесткие непокорные волосы. У него еще не сменились молочные зубы, а при улыбке глаза превращались в две полоски.

Остаток утра Альма ходила за Ичимеи, а он высаживал растения в ямки, выкопанные отцом, и открывал ей тайную жизнь сада: переплетенных под землей усов, корней, почти невидимых насекомых, крохотных ростков, которые через неделю станут уже высотой с ладонь. Он рассказывал о хризантемах, которые в это время доставал из теплицы, о том, как их пересаживают весной и как они расцветают в начале осени, раскрашивая и радуя сад, когда все летние цветы уже засохли. Он показывал розовые кусты, которые задыхались от бутонов, и объяснял, что почти все бутоны нужно будет удалить, оставив лишь несколько, чтобы розы росли большими и здоровыми. Он научил девочку различать луковичные растения от семенных, те, что любят солнце, от тех, что любят тень, привезенные издалека от местных уроженцев. Такао Фукуда, краем глаза все время наблюдавший за детьми, подошел поближе и сказал, что Ичимеи занимается самой деликатной работой, потому что родился с зелеными пальцами. Мальчик покраснел от такой похвалы.

Начиная с этого дня Альма с нетерпением ждала садовников, которые пунктуально появлялись в усадьбе в конце каждой недели. Такао Фукуда всегда брал с собой Ичимеи, а иногда, если работы было больше, приводил и старших сыновей, Чарльза и Джеймса, или Мегуми, свою единственную дочь, которая была на несколько лет старше Ичимеи, — она интересовалась только наукой, и пачкать руки в земле не доставляло ей никакого удовольствия. Терпеливый, дисциплинированный Ичимеи выполнял свои обязанности, не отвлекаясь на присутствие Альмы, потому что был уверен, что в конце дня отец предоставит ему свободные полчаса, чтобы поиграть с девочкой.

АЛЬМА, НАТАНИЭЛЬ И ИЧИМЕИ

Дом в Си-Клифф был такой большой, а обитатели его так заняты, что детские игры никого не интересовали. Если кто-то и обращал внимание, что Натаниэль проводит долгие часы с маленькой девочкой, это любопытство быстро проходило, уступая место более насущным делам. Альма подавила свой невеликий интерес к куклам и научилась играть в скрэбл с помощью словаря и в шахматы с помощью одной только решимости, поскольку стратегическое мышление никогда не было ее сильным местом. Натаниэль, со своей стороны, понял, что ему скучно собирать марки и жить в скаутских палатках. Они вместе готовили спектакли по пьесам, которые сочинял Натаниэль, и моментально ставили их на чердаке. Отсутствие публики им совершенно не мешало, потому что процесс был куда увлекательнее результата и артисты не гнались за аплодисментами; удовольствие состояло в обсуждении сценария и репетициях. Старая одежда, негодные занавески, ломаная мебель и прочая рухлядь на разных стадиях ветхости — вот что служило материалом для создания костюмов, декораций и спецэффектов; прочее дополнялось воображением. Ичимеи, приходивший в дом Беласко без приглашения, тоже входил в театральную труппу — на вторых ролях, потому что актер из него был никудышный. Мальчик компенсировал нехватку таланта своей феноменальной памятью и способностями рисовальщика: он мог без запинки декламировать длиннющие монологи, навеянные любимыми романами Натаниэля — от «Дракулы» до «Графа Монте-Кристо», а еще ему поручали расписывать занавес. Но их товарищество, с помощью которого Альме удалось справиться с чувством сиротства и потерянности, просуществовало недолго.

На следующий год Натаниэль поступил в колледж для мальчиков, устроенный по британскому образцу. И жизнь его в одночасье переменилась. Он не только переоделся в длинные брюки, но и столкнулся с безграничной жестокостью подростков, которые учились быть мужчинами. Натаниэль не был к этому готов: он выглядел как десятилетний мальчуган (хотя ему исполнилось четырнадцать, он еще не подвергся гормональной бомбардировке), вел себя как робкий интроверт и, к несчастью, увлекался чтением и был безнадежен в отношении спорта. Натаниэлю были недоступны бахвальство, жестокость и сквернословие, привычные для его соучеников: он не был таким по натуре, но безуспешно пытался притворяться, и пот его был пропитан страхом. В первую среду Натаниэль вернулся домой с подбитым глазом и в рубашке, закапанной кровью из носа. Он отказался отвечать на расспросы матери, а Альме сказал, что ударился о древко знамени. В ту ночь мальчик описался в постели, впервые за много лет. От стыда он затолкал мокрые простыни в каминную трубу; их обнаружили только в конце сентября, когда затопили камин и комната наполнилась дымом. Объяснения пропажи постельного белья Лиллиан тоже не добилась, но догадалась о причине и решила принять решительные меры. Она пошла к директору школы, рыжеволосому шотландцу с носом пьяницы, — он принял ее за штабным столом в кабинете с темными деревянными панелями, под портретом короля Георга Шестого. Рыжий объявил Лиллиан, что насилие в разумных пределах считается основным элементом педагогики в их школе, поэтому здесь практикуются контактные виды спорта, ссоры учеников разрешаются на ринге в боксерских перчатках, а нарушение дисциплины исправляется поркой по заднему месту, которую осуществляет лично директор. Мужчин следует ковать. Так было всегда, и чем быстрее Натаниэль Беласко научится внушать к себе уважение, тем для него же будет лучше. Директор добавил, что заступничество Лиллиан выставляет ее сына в смешном свете, однако, поскольку речь идет о новом ученике, он в порядке исключения забудет об этом случае. Лиллиан фыркнула и отправилась в контору мужа на улице Монтгомери; она ворвалась к Исааку для серьезного разговора, но не нашла поддержки и у него.

— Не вмешивайся, Лиллиан. Все мальчики проходят через такие обряды инициации и почти все выживают, — сказал Исаак.

— Тебя тоже били?

— Конечно. И, как видишь, результат совсем не плох.

Четыре года в колледже стали бы для Натаниэля невыносимой мукой, если бы он не нашел поддержку там, где меньше всего мог ожидать: в субботу, увидев царапины