Джулиана Гарнетт - Любовь на острие кинжала Страница 12

Миновав стены двадцатифутовой [6] высоты, они наконец очутились во дворе замка. По верху стен имелись зубцы для защиты стрелков и дорожки для ходьбы; слабые тени перемещались по ним: это были часовые, отвечающие за безопасность Драгонвика. На равном расстоянии друг от друга стояли бастионы. Казалось маловероятным, что враг, даже достаточно удачливый, чтобы проникнуть так далеко, мог бы уйти с победой.

Вспыхнули новые факелы, заливая потоками света глубокую тень внутреннего двора. Оруженосцы и слуги в ливреях бросились, позевывая, к вновь прибывшим. Собаки приветствовали их громким лаем. Знакомые очертания надворных построек тонули в темноте ночи. Рольф спешился и обратился к своему юному оруженосцу, передавая поводья:

– Позаботьтесь о Вулфзиге. Дайте ему дополнительную меру зерна. Он заработал это сегодня, как и все остальные.

Повернувшись, Рольф направился к Гаю Фицхью, который все еще сидел в седле и держал леди Эннис. Ее бледность была заметна даже в свете оранжево-красных факелов. Сплетенные обычно пряди сейчас растрепались, темно-рыжие волосы падали до самых бедер, легкие завитки обрамляли тонкое лицо. Не говоря ни слова, он подошел к ней и, обняв за талию, опустил на землю. Она оказалась легче, чем он думал. И меньше ростом, чем он помнил. Ее голова едва достигала его груди.

Она задохнулась от его бесцеремонности, но не препятствовала ему. Так оно будет лучше. Его характер не слишком мягок, и на сопротивление он не станет отвечать любезностью.

Плащ сэра Гая, накинутый ей на плечи, касался земли. Не убирая рук с ее талии, Рольф сказал насмешливо:

– Добро пожаловать в Драгонвик, миледи. Она поглядела вокруг на ухоженные здания и мощные укрепления замка.

– Я вижу, он не так уж нуждается в ремонте, как вы внушали Сибруку.

– Я очень надеюсь, что граф считает мой замок разрушенным. И мне бы очень хотелось увидеть его возле этих ворот.

– Вы можете рассчитывать на исполнение вашего желания, милорд.

Она слегка дрожала, и он понял, что это больше от усталости, чем от холода. Слабая синева легла вокруг ее глаз, и плечи поникли. Все же она держала голову высоко и не ежилась от прохлады. Он почувствовал к ней некоторое уважение. Наконец он убрал руки и отступил на несколько шагов.

– Завтра вы должны подписать письмо, которое отправится к Сибруку, миледи.

Он поднял руку, чтобы подозвать слугу, но, услышав слова леди Эннис, остановился, охваченный гневом.

– Я не намерена подписывать какое-либо послание. Делайте что хотите. Я не приму в этом никакого участия.

– У вас, – сказал он с тихой угрозой, – нет выбора. Меня не заботит, опускаю ли я свое перо в чернила или в кровь. Так что предупреждаю: я не в том настроении, чтобы шутить с женщиной.

Он не предполагал, что ее лицо может стать еще бледнее. Теперь он видел, что ошибся. Все краски исчезли с ее лица, губы были почти бескровны, так плотно она их сжала. Синие глаза под темными ресницами смотрели на него долгим оценивающим взглядом.

– Вы уже дважды угрожали мне серьезными неприятностями, милорд, – сказала она спокойно. – Вы, очевидно, привыкли воевать с женщинами?

– Я делаю то, что должен, чтобы достичь моей цели. Если это включает войну с женщинами – пусть так. Я что-то не заметил, чтобы Сибрук ограничивал себя в выборе средств. Он использует даже детей, чтобы добиться желаемого. Так почему же я должен быть брезглив?

– Конечно, нет, Дракон, – парировала она. – Вы же сказали, что не чувствуете сомнений, стремясь к успеху.

Ярость затмила ему глаза. Теряя самообладание, он резко схватил ее за подбородок и повернул к себе лицом.

– Да, – проговорил он, – я действительно делаю то, что должен, и не обращаю внимания на тех, кто пытается мне помешать. Послушайте, миледи: тот, кто бывает настолько глуп, чтобы встать на моем пути, скоро начинает оплакивать собственную глупость.

– Я ни разу не замечала, чтобы лорд Сибрук что-либо оплакивал, – выпалила она. Эти слова сорвались с ее губ, сжатых его пальцами, как будто он хотел помешать ей говорить.

Рольф смотрел на нее сверху вниз, ошеломленный и возмущенный ее безрассудством. Пятнистая собака заскулила, как будто чуя беду. Воцарилась тишина, прерываемая лишь шарканьем ног и потрескиванием факелов: все затаив дыхание стояли и ждали. Мало кто смел бросать вызов ему так открыто, как эта леди, маленькая и глупая. Он тяжело дышал, пытаясь обуздать свой вспыльчивый нрав.

– Вы заметите, – сказал он мягко и выпустил ее подбородок. Следы от железных перчаток остались на ее лице, и он на мгновение почувствовал стыд за то, что испортил такую красоту. Он забыл снять перчатки и не подумал о том, что случится с нежной кожей от соприкосновения с грубым металлом. Он смотрел на нее. – Я клянусь, вы очень скоро заметите в настроении Сибрука нечто гораздо большее, чем обычное сожаление.

Отвернувшись, он подозвал своего слугу, Вэчела:

– Проследите, чтобы леди Эннис проводили в ее комнату, – приказал он. – И принесите мне ключ, как только она будет заперта.

Краем глаза он увидел, что сэр Гай покачал головой и нахмурил брови. Но вслух рыцарь не сказал ничего, просто перевел взгляд с ле Дрейка на леди, а затем на слугу.

– Да, милорд. – Вэчел помешкал, затем спросил: – Отвести ее в покои в восточном крыле, сеньор?

Рольф сделал паузу. Это был тонкий ход Вэчела, чтобы выяснить, должна ли леди находиться в покоях, соответствующих ее положению, или же ее предстояло бросить в подземелье. Он кивнул:

– Да, Вэчел. Маленькие покои в восточном крыле будут наиболее подходящими для нее.

Леди Эннис немедленно распознала эту игру и сказала с презрением:

– О мой благородный господин! Я буду денно и нощно молиться о спасении вашей бессмертной души…

Посмотрев вокруг, он сказал мягко:

– Я думаю, что сейчас вам следует молиться о вашей собственной душе, миледи. Вы стоите намного ближе к вратам вечности, чем думаете.

Ее глаза расширились и губы задрожали от неподдельного страха. Но это не принесло ему того удовлетворения, которого он ожидал. Он должен был бы радоваться ее испугу. Но никакой радости не было. Вместо этого он чувствовал себя скорее грубым животным; она, очевидно, таким его и считает, и это открытие крайне раздосадовало его.

Одна в маленькой, плохо освещенной комнате, где стоял запах горящих факелов и заплесневелых камней, Эннис была готова поддаться отчаянию, и боязнь этого тяжелым бременем лежала на душе, внося в нее сумрак. Долгие часы физических и духовных мук истощили ее. Она сняла плащ сэра Гая, легла на холодный, неудобный, набитый соломой матрас и спрятала лицо в ладони. По крайней мере, она была наконец одна со своими страданиями.