Барбара Картленд - Дракон и жемчужина Страница 12

— А до этого Китаю предстоит страдать?

— Главным образом по собственной вине. Поэтому, если мы с вами сможем что-нибудь исправить, то окажемся крохотными спицами этого громадного колеса…

Он улыбнулся, а потом снова заговорил:

— Но точно так же, как песчинка способна остановить работу огромной машины, а капля масла возобновить ход шестеренок, кто знает, какую роль может сыграть каждый из нас в этой огромной империи?

— Конечно, вы правы! — воскликнула Цзывана. — И простите меня за то, что я… была несправедлива к вам… вплоть до этой минуты!

Голос ее звучал пылко и страстно, а глаза искали его сочувствия.

— Это было не больше чем тень непонимания. Теперь все забыто, — успокоил ее майор.

— Вы очень добры.

— Не в этом дело. Я лишь хочу, чтобы все, что нам предстоит делать вместе — а работы впереди много, — мы делали с полным доверием друг к другу.

— Что касается меня, я готова на все! Обещаю! — воскликнула девушка.

— Тогда не сомневаюсь, что, насколько это возможно, мы преуспеем.

Он пристально посмотрел ей в глаза, поднес к губам ее руку и поцеловал.

На следующий день Инь и Цзывана обсуждали костюм маньчжурского мандарина для Стэнтона Вэра. Молодой человек с интересом разглядывал костюм, сознавая, что каждый сантиметр вышивки, каждая пуговица заключают в себе тайный смысл, который он должен понять и запомнить. И первое, что он должен был сделать, — это обрить голову и научиться носить косичку.

Когда в 1644 году маньчжуры завоевали Китай, они немедленно приказали всем своим новым подданным обрить головы, оставив лишь косичку или хвостик на макушке как символ готовности подчиняться правлению династии Цин.

С того времени все мужчины старше четырнадцати лет! были вынуждены следовать этому правилу, причем косичка нередко доходила до колен.

В глазах западного мира именно она стала символом китайца. Даже на таких великих людей, как генерал Вашингтон и Георг III, этот имидж произвел столь сильное впечатление, что они носили «усеченную» версию этой прически.

В самом же Китае, несмотря на протесты, она оставалась символом покорности, послушания и почтения.

В середине XIX века, когда Цы-Си была первой императорской женой, участники Тайпинского восстания отказались брить голову, но большинство китайцев подчинялись традиции, не находя в себе мужества сопротивляться.

Маньчжурский костюм как для мужчин, так и для женщин состоял из подобия свободного халата, закрепленного на боку. Его надевали поверх рубашки и панталон.

Обычно костюм расшивали изображениями цветов, птиц и животных. Кроме того, на халат нашивали столько драгоценных камней, жемчуга и золотых украшений, сколько позволяли средства его владельцу.

Сами маньчжуры издали декрет, по которому они навсегда оставались в Китае иностранцами. В стране, где население составляли четыреста миллионов человек, было лишь пять миллионов маньчжуров. Но они занимали в государстве все ключевые посты.

В костюме мандарина Стэнтон Вэр выглядел очень импозантно. Инь обрил ему голову, оставив лишь небольшой хохолок на макушке, и прикрепил к этому хохолку фальшивую косу.

В зеркале его собственный вид показался Стэнтону Вэру достаточно странным, но он решил, что постепенно привыкнет носить косу, а чтобы избавиться от неловкости, которую вызывала новая прическа, будет носить, когда только возможно, богатую шапку мандарина.

Больше волновало его, каким образом им с Цзываной скрыть форму глаз. Но оказалось, что раскосые глаза, которые в понятии европейцев связывались с обликом китайцев, не характерны для маньчжуров.

Маньчжурский тип, особенно у благородных женщин, приближался к европейскому: прямой нос, глаза без намека на китайскую раскосость, густые темные брови.

Многие дамы из британского представительства, впервые увидев вдовствующую императрицу, удивлялись тому, что ее глаза не отличались от их собственных.

— Но все же, — сказала Цзывана, — поскольку всегда следует позволять людям увидеть то, что они хотят увидеть, я попросила Иня приготовить для нас специальный клей. Рецепт его пришел из глубины веков. Благодаря ему наши веки станут совсем гладкими со слегка загнутыми вверх уголками.

— А вам придется наносить на лицо традиционный макияж? — спросил Стэнтон Вэр. Было бы преступлением скрыть эту нежную кожу под толстым слоем белой краски, с помощью которой большинство китайских и маньчжурских женщин старались скрыть природный цвет лица.

Цзывана отрицательно покачала головой:

— Мне нужно только немного пудры. Белая паста содержит олово и вредна для здоровья.

Стэнтон Вэр подумал и о том, что Цзыване не придется перебинтовывать ноги. Этим маньчжурские женщины отличались от китаянок.

Китайским девочкам с пяти или шести лет крепко перевязывали ножки бинтами, так жестоко скручивая ступню, что пятка почти касалась пальцев, а нога оказывалась не больше трех дюймов в длину.

В крошечных расшитых туфельках и кружевных панталончиках, ниспадающих на распухшие и деформированные лодыжки, китайская девушка с трудом семенила, опираясь на руку служанки.

Это и была та самая «лилейная походка», которую воспевали в стихах и прозе, называя так своеобразное покачивание фигуры, слишком тяжелой для изуродованных маленьких ножек.

Когда повязку снимали, запах прелой кожи оказывался отвратительным, но, несмотря на это, перебинтованные ноги считались соблазнительными и в течение многих веков символизировали принадлежность к высшим слоям общества.

Естественно, что крестьяне и кули не могли позволить себе лишить девочку, девушку, женщину подвижности, поскольку она должна была работать всю свою жизнь.

Маньчжурские женщины всерьез мечтали перенять этот дикий обычай, чтобы приобщиться к касте избранных, но перебинтовывать ноги не дозволялось маньчжурскими традициями и обычаями.

Так что Цзывана могла спокойно ступать по земле теми очаровательными миниатюрными, но сильными ножками, которые дал ей бог.

Прошла почти неделя упорных приготовлений, и Стэнтону Вэру уже явно не сиделось на месте. Каким бы прекрасным ни был дом Цзэнь-Вэня, как бы тепло и сердечно его здесь ни принимали, он рвался в широкий мир, к действию.

Но вот наконец Инь принес известие о том, что приезд Ли Хун-Чжана во дворец принца Дуаня ожидается в течение двух ближайших дней.

— Значит, мы должны выезжать немедленно! — с радостным нетерпением воскликнул Стэнтон Вэр.

Цзэнь-Вэнь кивнул в знак согласия.

— Завтра к рассвету абсолютно все будет готово к вашему отъезду, — пообещал он.