Виктория Александер - Визит сэра Николаса Страница 12

— Я просто… — Она посмотрела в его большие и ясные голубые глаза и тряхнула головой. — Здесь было так жарко, вот я и…

— Ладно, это пустяки, — перебил ее Чарлз и взял за руку. — Я должен с тобой поговорить.

— Чарлз, я…

— Лично и по секрету, — твердо произнес он и повел ее за собой, держа за руку.

— А куда мы идем?

Лиззи невольно рассмеялась. Чарлз всегда умел ее рассмешить. На душе у нее стало легче.

— Туда, где нас никто не побеспокоит. И если это будет под омелой, тем лучше, — заявил он с озорной улыбкой.

— Чарлз!

Лиззи снова рассмеялась и вдруг поняла: простой факт, что она сейчас может смеяться, показывает, к кому тянется ее сердце.

Чарлз привел ее к нише — уединенному местечку для интимных разговоров — и заключил в объятия так быстро, что у нее не было времени изъявить протест. Он нежно и тепло поцеловал ее в губы. Этот поцелуй говорил о том, что отношения между ними самые легкие и непринужденные, что они давно и хорошо знают друг друга… И это был поцелуй любви. Нет, не страсти, от которой дрожат и слабеют колени, от которой мутится разум, но полного нежности чувства, согревающего душу и сердце и обещающего верность навсегда.

Чарлз выпрямился, и Лиззи посмотрела на него снизу вверх с притворным недоумением.

— Что-то я не вижу здесь омелы, Чарлз. Боюсь, что ты позволяешь себе излишние вольности.

— Ничего подобного.

Чарлз отпустил Лиззи, полез в жилетный карман, извлек оттуда помятую, с наполовину оборванными листьями и опавшими ягодами веточку и театральным жестом протянул ее Лиззи.

— Как видишь, я принес ее с собой.

— Вижу. Уж не носишь ли ты эту омелу с целью воспользоваться каждым удобным случаем? Кажется, мне следует предупредить об этом всех женщин в доме, не подозревающих о твоих дурных намерениях.

— Намерения у меня и в самом деле опасные. — Чарлз засмеялся и бросил ветку на свободный диванчик. — Но только по отношению к тебе.

В голосе Лиззи прозвучала дразнящая нотка, когда она сказала:

— Вот уж и не знаю, чего мне ждать — трепки или комплимента.

— Тебе… — Чарлз замолчал, потом лицо его сделалось очень серьезным. — Лиззи, твой отец желает сделать оповещение, и я…

У Лиззи замерло сердце.

— Оповещение?

— Видишь ли… Так сказать… Я говорил с ним, но был не в состоянии… ты пойми… Словом… — Он глубоко вздохнул и взял руки Лиззи в свои. — Оставим это, Лиззи. Я люблю тебя. Я всегда любил тебя и хочу на тебе жениться.

Лиззи с силой втянула в себя воздух. Она знала, что это неизбежно. Но почему-то не предполагала, что это произойдет сегодня вечером. Здесь. Теперь.

— Ты, конечно, знаешь, как я к тебе отношусь. Мы никогда с тобой не говорили о наших взаимных чувствах, я понимаю, но всегда считал, что ты питаешь ко мне… привязанность.

— О, Чарлз, я…

— Я готов стать перед тобой на одно колено или на оба, если ты это предпочтешь. Готов распростереться перед тобою ниц, если хочешь.

— В этом нет необходимости…

— Я знаю, что этого все и всегда ожидали, но я делаю тебе предложение не из чувства долга и не по обязанности перед нашими родственниками, которые будут счастливы, если наш брак состоится. Лиззи, я хочу этого, вернее, я хочу тебя больше всего на свете. Я не могу жить без тебя. Клянусь, что постараюсь сделать твою жизнь счастливой, сделать счастливой нашу совместную жизнь. Сделаешь ли ты меня самым счастливым человеком в мире? Согласна ли ты стать моей женой?

Лиззи довольно долго молча смотрела на него, и ею мало-помалу овладевало странное чувство, будто все части головоломки вдруг встали на свое место.

Некоторые вещи ничего не значили.

А некоторые, наоборот, значили очень много.

— При одном условии, — медленно проговорила она.

— Назови любое.

— Никогда больше не носи в кармане ветку омелы. — Лиззи состроила самую серьезную мину. — Как знать, не воспользуется ли другая женщина таким преимуществом, когда я буду твоей женой…

Чарлз рассмеялся счастливым смехом и заключил ее в объятия.

— К чертям омелу, с ней или без нее не будет никаких других женщин. Только одна-единственная до конца моих дней.

— До конца наших дней, — отозвалась она, прежде чем их губы соединились в поцелуе, и Лиззи напрочь выбросила из головы мысль о горящих темных глазах, неодолимом желании и поцелуе, от которого ее бросило в жар.

Некоторые вещи ничего не значили.

А некоторые значили очень много.

Чарлз — вот кто значит очень многое. Он — ее судьба, ее будущее, отныне и навеки он — ее жизнь. И она сделает его счастливым до конца дней. Он этого вполне заслуживает. И она заслуживает этого тоже.

Она забудет о Николасе Коллингсуорте навсегда. Забудет о нынешнем Рождестве и пойдет своим путем. Дорогой хорошей, полной, счастливой жизни.

Именно это и есть самое главное.

Элизабет оказалась ужасной лгуньей.

Ник невидящим взглядом уставился на дверь библиотеки.

К счастью для них обоих, он оказался искусным обманщиком. Он даже не ожидал от себя такого высокого мастерства. И это, несомненно, пригодится в будущем.

Он причинил ей боль, это было заметно по выражению ее глаз. Но у него не было иного выбора. Чувства, испытываемые Элизабет к нему самому, не имеют значения. Она любила Чарлза, а Чарлз любил ее всю жизнь. Он, Ник, всего лишь возбудил воображение молодой женщины и, возможно, чем-то задел ее сердце.

Но что, если он ошибается? Что, если она и в самом деле полюбила его?

Ник поспешил выбросить из головы эти неудобные и неприятные вопросы. Чувство Элизабет, если оно и существует, улетучится, как только он исчезнет из ее жизни. Он не поступит с ней так, как его отец поступил с его матерью: не увезет ее из дома, не оторвет от родных и близких, от всего, что ей дорого помимо любви. И он не может предать своего друга. Нет, он все сделал как надо. Ник был твердо в этом уверен — так же уверен, как в правильном выборе собственного пути. Элизабет будет счастлива…

Ну а как насчет твоего собственного счастья?

Он будет счастлив своим успехом, больше ему нечего желать.

Ник передернул плечами и направился к двери. Он не собирался возвращаться на бал. Не хотел видеть Элизабет в объятиях Чарлза. Он немедленно вернется домой, к дяде, подготовится к отъезду и напишет короткие записочки Джонатону и Чарлзу, попросит извинения за то, что не попрощался с ними лично. Он просто не в состоянии еще раз посмотреть в глаза Элизабет и притвориться, что она ему не дорога.

Самым трудным для него было причинить ей боль жестокими замечаниями — самым трудным за всю его жизнь. Она, разумеется, никогда не простит его, это так же верно, как то, что боль их расставания навсегда останется у него в сердце.