Кэтрин Куксон - Знак судьбы Страница 12

Управляющий мистер Твиди, дворецкий мистер Данн и домоправительница миссис Брайдон, увлеченные разговором, повернули к вошедшим встревоженные лица.

И именно выражение их лиц заставило мисс Бригмор остановиться.

– Что случилось? – спросила она.

– Произошло нечто ужасное, – ответила миссис Брайдон, – просто ужасное. Вы не поверите, мисс Бригмор, да мы и сами отказываемся в это верить. Мистер Дик… мистер Дик напал на одного из приставов, того, который у них главный. Он, я имею в виду мистера Дика, хотел застрелить Уэйта, а пристав попытался помешать ему. Это Уэйт виноват, все началось из-за него. Послали за доктором, но пристав плох, очень плох и в любую минуту может умереть.

– А если он умрет, то мистера Дика могут повесить, поскольку это судебный пристав, – понизив голос, добавил мистер Данн.

– Тише, все, хватит! – оборвала их мисс Бригмор. Она повернулась к раскрывшим рот девочкам и, подгоняя, повела их по коридору к лестнице.

Мэри же застыла на месте, уставившись в изумлении на старших слуг.

– Уэйт? А что с ним? – пробормотала она.

На этот раз голос управляющего прозвучал властно, как и подобает второму после хозяина лицу в доме:

– Он собирает свои пожитки… чтобы немедленно покинуть этот дом.

– Но… но Дейзи, она же вот-вот родит… они не могут…

– Мэри Пил! – оборвала миссис Брайдон дальнейшие возражения служанки. – Все, хватит! Это тебя не касается. Твое дело убирать в детской, чем тебе и следует немедленно заняться.

После секундного замешательства Мэри медленно побрела по коридору. Сейчас она думала не о хозяине или мистере Дике, и даже не о приставе, а о Дейзи Уэйт и свалившемся на нее несчастье. Ведь ребенок мог появиться со дня на день. Мэри остановилась на лестничной площадке и посмотрела на улицу. Сквозь пелену дождя она разглядела домики для семейных, как их называли. Это жилье предоставляли тем, кто служил в особняке и у кого были дети. Три домика стояли рядом с конюшнями. Мэри заметила, как открылась дверь среднего домика и из него вышел мужчина. Из-за дождя служанка не могла как следует рассмотреть его, но, судя по тому, что он погрузил коробку на тележку, стоявшую возле двери, поняла: это Гарри Уэйт.

На самом деле это была не тележка, а знаменитая тачка, которая вызвала столько смеха, когда пять лет назад Уэйт привез в ней сюда свои пожитки. Никто никогда не видел, чтобы человек, прибывший занять место лакея, катил перед собой тачку. Но Гарри вынес все насмешки. Эту тачку сделал ему отец, впервые отправляя сына в услужение. При этом он так напутствовал его: "Когда, сынок, в этой тачке тебе не будет хватать места для вещей, значит у тебя все в порядке".

Мэри со слезами на глазах подумала, что сейчас у Гарри даже слишком большой "багаж" – двое детей и третий на подходе. Что же с ними будет? Куда они пойдут? Мэри захотелось выбежать на улицу и попрощаться с ними, ведь она дружила с женой Гарри. Однако миссис Брайдон по-прежнему стояла в коридоре – до Мэри доносился ее голос.

Служанка, тяжело ступая, поднялась до конца лестницы, сокрушенно покачала головой и сказала, обращаясь к самой себе:

– Ох, то, что произошло сегодня, похоже на конец света, никак не меньше.

Глава 6

В доме царили тишина и безмятежность. Если бы не следы разрушений, никто бы не поверил, что недавно здесь пронесся ураган.

Едва Томас переступил порог особняка, как тишина резанула его слух, словно громкий выстрел. У Данна не было времени слушать приближение экипажа и встречать хозяина в холле, чтобы принять у него шляпу, пальто и трость. Дело в том, что Данн выполнял теперь работу нескольких человек.

– Простите, сэр, – извинился он, увидев хозяина и поспешив ему навстречу.

Томас махнул рукой. Он уже сам снял пальто и теперь протянул его Данну.

– Кто-нибудь приезжал?

– Слуга мистера Ферье привез письмо, сэр. Оно в кабинете.

Томас стремительно пересек холл и вошел в кабинет. Письмо было прислонено к пресс-папье, на единственном свободном месте на столе. Томас не стал пользоваться тонким ножом для бумаг с костяной ручкой, а просто поддел клапан пальцем и вскрыл конверт.

Он читал стоя. Краткое послание гласило:

"Дорогой Томас. Ты и без моих слов знаешь, как глубоко я сочувствую твоему несчастью, и если бы имел хоть малейшую возможность помочь тебе, то сделал бы это. Но в данный момент у меня у самого дела в критическом состоянии. Как я уже говорил тебе во время нашей последней встречи, я вынужден закрыть завод в Шилдее. Если пара сотен могут тебе чем-то помочь, то готов предложить их тебе. Однако тысячу, к сожалению, я не осилю. Можешь заехать в любое время, ты знаешь, я всегда рад тебя видеть.

Джон".

– "Я всегда рад тебя видеть", – промолвил Томас, скрежеща зубами. Он просто не верил своим глазам. Смяв листок, Томас швырнул его поверх бумаг и с силой ударил кулаком по крышке стола. Затем уселся в кожаное кресло с высокой спинкой и понуро опустил голову. Армстронг, Хедли и вот теперь Ферье. А ведь Томас мог поклясться, что эти люди будут стоять за него насмерть, это же три лучших его друга. И сам он никогда ничего не жалел для них. Когда женился Патрик, старший сын Джона Ферье, Томас купил в подарок молодым столовое серебро стоимостью свыше шестисот фунтов, а к рождению их первого ребенка, своего крестника, он не пожалел денег на дорогой набор: чашку, тарелку и ложку. А теперь друг – Джон предлагает ему пару сотен. Уж лучше бы он поступил так же, как Фрэнк Армстронг, то есть полностью проигнорировал бы просьбу. В ответ на обращение к Фрэнку Томасу сообщили: "Мистер Армстронг с женой и дочерью уехал в Лондон на неопределенный срок…" А Ральф Хедли? Он был мелкий делец, можно сказать, вообще никто, и только с его, Томаса, помощью выбился в люди. Более того, все эти годы Томас увеличивал его доход за счет тех денег, которые проигрывал ему. В молодости Томас мог заключать пари на муху, ползущую по стеклу, и так и делал, ставя каждый раз по сотне фунтов. И с улыбкой отдавал свой проигрыш, потому что это был Ральф, а Ральф нуждался в помощи.

Поэтому, зная, как сильно он в свое время помог Ральфу, Томас и попросил его одолжить три тысячи. Этих денег хватило бы, чтобы внести залог за Дика, выплатить жалованье слугам и протянуть несколько месяцев. И что же ответил Ральф? Он прислал чек на триста фунтов и письмо, где объяснял, что ему предстоят расходы на свадьбу Маргарет, да еще у дьяволенка Джорджа деньги текут меж пальцев, словно вода. Возможно, позже, после свадьбы, когда он подведет итоги, он сможет еще чем-нибудь помочь.

Снисходительный тон, сквозивший в письме Ральфа, и тем более общий отказ друзей поддержать его в этот тяжелый момент подействовали на Томаса, как удар между глаз, заставив на время забыть о гордости и самолюбии. Но теперь оскорбления с новой силой напомнили о себе. Когда-то Томас мог бы оправдать подобное отношение друзей к себе завистью с их стороны, но сейчас ему было ясно: ими движет ненависть. Теперь он окончательно убедился в своих многолетних подозрениях – у него нет друзей. Эти люди так же ненавидели его, как многие другие до этого ненавидели его отца. Ведь он был Молленом. "Самец Моллен" – называли его "друзья" за то, что он оставил после себя множество незаконнорожденных детей, отмеченных его прядью. Да, он был Самцом Молленом, у которого, как заметил один остряк, "в окрестных горах целый гарем". Действительно, он наставил рога многим мужьям, но никогда не предавал друзей, никогда не покушался на их жен и всегда платил карточные долги. И, насколько он знал, ни один из его незаконнорожденных детей не голодал.