Пенелопа Уильямсон - Сердце Запада Страница 12

Клементине пришлось высоко поднять юбки, чтобы перешагнуть конский навоз и коровьи лепешки, которые густо пятнали широкую покрытую колдобинами улицу. Как только она шагнула на дощатую дорожку, то, подняв глаза, обнаружила, что какой-то мужчина, развалившийся на крыльце отеля в кресле-качалке из ивовых прутьев, нагло глазеет на ее ноги. Клементина опустила юбку, пусть потрескавшиеся доски и были покрыты засохшей грязью и табачными плевками. Удачно, что у ее дорожного костюма был не очень длинный шлейф.

Она направилась к тени, отбрасываемой торговой лавкой, когда заметила, что соседняя дверь ведет в салун. Из любопытства Клементина заглянула поверх планчатых створок. Сквозь туман табачного дыма она увидела вульгарный, написанный маслом портрет женщины, пухлой, как откормленная курица, и полностью обнаженной. Мужчины выстроились в ряд вдоль стойки лицом к голой толстухе, слегка наклоняясь вперед, как лошади у коновязи. Солдаты в голубой форме, шахтеры в грубой одежде, профессиональные игроки в черных костюмах и мятых белых рубашках. Из помещения пахло виски и немытыми телами. За звоном стекла о стекло последовал взрыв смеха и поток ругательств. Внезапно Клементина поняла, что, вероятно, даже в Монтане для леди не совсем прилично позволять своим глазам задерживаться на таком зрелище.

Когда она попыталась продолжить путь, то ощутила, что юбка натянулась. Посмотрев вниз, Клементина обнаружила, что ее шлейф удерживало колёсико шпоры. Она оглядела наглеца снизу вверх от блестящего сапога до лица. Это был мужчина с крыльца отеля.

Клементина подумала, что он, скорее всего, является армейским разведчиком, судя по длинным светлым волосам, рубашке из оленьей шкуры с бахромой и чехлу для ножа, украшенному медными заклепками. Но на его белокурой эспаньолке засох табачный плевок, а руки, как она заметила, когда незнакомец приподнял свою шляпу в приветствии, были грязными.

– Привет, мэм! – сказал он.

– Здравствуйте! – ответила Клементина, вежливо кивнув. Конечно же, их не представили друг другу должным образом, но Гас уже объяснил ей, что жители Запада вели себя более свободно. Она слегка потянула за свой шлейф. – Боюсь, сэр, ваша шпора запуталась в моей юбке.

Он взглянул вниз, с преувеличенным удивлением широко распахнув глаза.

– Похоже на то. Приношу свои извинения.

Мужчина наклонился и отцепил колесико шпоры от шлейфа Клементины, при этом неприлично высоко приподняв её юбку. Когда он выпрямился, то усмехался.

– А вы, оказывается, горячая крошка, мэм, если не возражаете обойтись без экивоков. – Он подхватил ее под локоть. – Что, если я куплю вам что-нибудь прохладительное, чтобы зажечь огонь на этих прелестных щечках...

– Убери от неё руки!

Клементина повернула голову и увидела своего мужа, шагающего по дорожке так быстро, что подгнившие доски трещали под ногами.

– Я сказал, отпусти ее, черт тебя побери! – Гас остановился перед мужчиной. Хоть его руки и оставались опущенными по швам, он напряженно выпрямился, а глаза блестели холодом, чего она раньше никогда не замечала. И пистолет у мужа ей прежде не доводилось видеть – кобура тяжело свисала с ружейного ремня, закрепленного вокруг талии.

Клементина попыталась высвободить руку из хватки незнакомца, но тот только сильнее сжал ее. После чего харкнул и выстрелил табачным плевком на носок сапога Гаса.

– Ты шумишь на моей территории, ковбой, – голос, который чуть раньше был таким дружелюбным, теперь звучал угрожающе. – Я первым нашел леди.

– Эта леди – моя жена.

Мужчины уставились друг на друга, и момент затянулся, стал напряженным, и в воздухе почувствовался дух надвигающегося насилия, острый, как порох.

Незнакомец отвел от Гаса взгляд.

– Моя ошибка, – пробормотал он. После чего отпустил Клементину и отошел, разведя пустые ладони в стороны в знаке отступления.

Гас схватил Клементину за руку и так резко дернул, что ее зубы клацнули.

– Я же велел тебе оставаться на месте, малышка. Ты решила, что я говорил лишь для того, чтобы потрепать языком?

Она резко остановилась и выдернула руку из хватки Гаса, заставив его повернуться и посмотреть на нее. Мимо пронеслась скачущая повозка, обдав их облаком пыли.

– Вы озадачили меня, мистер Маккуин, и ушли. Если бы вы потрепали своим языком подольше и назвали бы причину…

Он наклонился и зарычал на нее.

– Тебе нужна причина? Сейчас как раз середина дня, когда местные потаскухи выходят на парад. Любая женщина, которая шагает по Фронт-стрит в это время, будет принята за одну из них. Ты этого добиваешься, Клементина, чтобы все думали, что ты потаскуха?

Его руки сжались в кулаки, и она глубоко вдохнула. Она не будет бояться мужа так же, как боялась своего отца.

– Вашего объяснения все еще не достаточно, сэр. Кто такая потаскуха?

Мгновение он просто смотрел на нее, тяжело дыша, а затем его гнев испарился. Гас прижал жену к груди, гладя большими ладонями ее спину.

– Ах, Клементина, ты такая милая и невинная. Потаскуха – это проститутка. Беспутная женщина, которая продает свое тело мужчинам для их удовольствия.

Она ощутила легкую дрожь, сотрясшую мужа, и внезапно осознала, что он больше напугался, чем разозлился.

– Я не знала об этом обычае Запада, что проститутки здесь разгуливают по улицам.

– Клементина, – он схватил ее за плечи и отстранил от себя, – не смей употреблять это слово, даже со мной.

– Тогда как мне называть их?

– Никак. Ты ничего не должна знать о них.

– Но я втянула нас в неприятности, поскольку не знала о них. Ты не можешь не признать, что неведение не ограждает от неловкого положения. Я же не ребенок. Я взрослая женщина.

Муж снова разозлился на нее. Сразу понятно по его покрасневшим щекам и жилке, быстро и сильно бьющейся на шее.

– Я не собираюсь стоять посреди улицы и обсуждать с тобой повадки непристойных женщин. Пойдем. – Гас повернулся и зашагал прочь. – Я снял для нас комнату в отеле.

Они внесли багаж в здание с просевшим крыльцом. Едва их проводили в комнату, Гас сообщил, что ему снова нужно уйти, чтобы отыскать погонщика мулов, который, по слухам, утром отправляется на запад. После чего плотно нахлобучил шляпу, взял ключ и двинулся к двери.

– Ты не можешь запереть меня здесь, – сказала Клементина. Слова прозвучали негромко, но были резки, как крик.

Гас развернулся. В нем ощущалась натянутость, не имевшая ничего общего с тем, что произошло на улице. Или объяснявшаяся не только этим происшествием. Клементина столь же отчетливо почувствовала эту напряжённость и в себе. Она была подобна шелковой нити, которую так туго натянули, что та готова вот-вот разорваться. Гас не являлся ковбоем, любящим дикую езду и сошедшим с сувенирной открытки. Он был мужчиной, теперь ее мужчиной, и Клементина внезапно обнаружила, что совсем не знает его.