Сидони-Габриель Колетт - Ангел мой Страница 12

«Ну вот, – закончила про себя Леа, – его это всего лишь смешит».

Она устало поднялась из-за стола, Ангел обнял её за талию, но она отстранила его.

– Так когда же твоя свадьба?

– В понедельник, через неделю.

Он выглядел таким невинным и равнодушным, что она испугалась:

– Это невероятно!

– Что, Нунун?

– Такое впечатление, что ты совершенно об этом не думаешь!

– А я и не думаю, – отвечал он спокойно. – Всё уже сделано. Венчание в два часа дня, таким образом, можно не устраивать праздничный обед. Файф-о-клок у Шарлотты Пелу. А потом спальные вагоны, Италия, озёра…

– Значит, и озёра будут?

– Да, и озёра. Виллы, отели, автомобили, рестораны… И Монте-Карло!

– Но ведь будет ещё и она!..

– Конечно, будет и она. Её будет не так уж много, но всё же она будет.

– А вот меня больше не будет.

Ангел не ожидал услышать такое от Леа и не смог скрыть своего смятения. Он внезапно изменился в лице: глаза забегали, губы побледнели. Потом он осторожно, чтобы не слышала Леа, перевёл дыхание и постарался взять себя в руки.

– Ты будешь всегда, Нунун.

– Сударь, вы мне льстите.

– Ты будешь всегда, Нунун… – он неловко рассмеялся, – особенно когда мне понадобится твоя помощь.

Леа не ответила. Она наклонилась, чтобы поднять упавший на пол черепаховый гребень, и стала вновь прилаживать его в волосах, что-то при этом напевая. Она с удовлетворением продолжала напевать, уже стоя перед зеркалом, гордая тем, что сумела так легко овладеть собой, пережить единственную волнующую минуту их разлуки, гордая, что сумела не произнести слова, которых не должна была произносить: «Говори… умоляй, требуй, цепляйся за меня… ты только что сделал меня счастливой…»

Очевидно, госпожа Пелу много и долго говорила до появления Леа. Скулы её горели, и от этого ещё ярче сверкали огромные глаза, которые всегда были заняты одним и тем же делом: бестактно и напряжённо следили за окружающими. В то воскресенье на ней было чёрное платье, зауженное книзу, и она уже ни от кого не могла скрыть своих коротеньких ножек и выпирающего живота. Она замолчала, отхлебнула глоток из тонкой рюмки, которую грела в руке, и склонила голову к Леа с выражением томного счастья:

– Какая же прекрасная стоит погода! Какая погода! Даже не верится, что уже октябрь.

– Да! Да! Действительно не верится! – поддакнули ей два раболепных голоса.

Красная река шалфея омывала берега из сиреневых, почти серых астр. Кружили бабочки, точно в разгар лета, но на террасу, где все окна были распахнуты, уже долетал запах прелых хризантем. Пожелтевшая берёзка дрожала на ветру, склонившись над розарием из бенгальских роз, вокруг которых вились последние пчёлы.

– Но что наша погода, – вскричала госпожа Пелу, неожиданно впав в лирическое настроение, – что наша погода по сравнению с той, которая там, у них, в Италии?

– Действительно… Можно себе представить… – отвечали раболепные голоса.

Леа посмотрела туда, откуда они доносились.

– Хоть бы помолчали, – пробормотала она.

За столом баронесса де Ла Берш и госпожа Альдонса играли в пикет. Госпожа Альдонса, в прошлом балерина, была очень стара, она страдала от деформирующего ревматизма, ходила с перебинтованными ногами и носила чёрный блестящий парик, который вечно съезжал набок. Её визави, баронесса де Ла Берш, возвышалась над ней головы на полторы: баронесса отличалась квадратными плечами, точно у деревенского кюре, и длинным лицом, которое к старости стало устрашающе мужеподобным. Из ушей её торчала какая-то шерсть, в носу и на губе кустились настоящие заросли, а фаланги пальцев словно поросли мхом.

– Баронесса, у меня девяносто, вы играете? – проблеяла госпожа Альдонса.

– Записывайте очки, записывайте, дорогая. Лично я хочу только одного – чтобы все были довольны.

Баронесса сладко говорила, но таила в себе редкую жестокость. Леа с отвращением, точно впервые, поглядела на неё и поскорее перевела взгляд на госпожу Пелу.

«В отличие от них Шарлотта хотя бы сохранила человеческий облик», – подумала она.

– Что с тобой, Леа, милая? Тебе нездоровится? – нежно спросила её госпожа Пелу.

Леа выпрямилась, выставив вперёд свою прекрасную грудь:

– Всё в порядке, Шарлотта… У тебя так хорошо, что я просто отдыхаю душой.

Тем временем она думала: «Осторожно… сейчас она укусит…» – а потому постаралась придать своему лицу выражение полнейшей безмятежности, а также приятной задумчивости и, чтобы усилить это впечатление, ещё вздохнула:

– Ох, я, кажется, переела… пожалуй, мне пора худеть. Завтра же сажусь на диету.

Госпожа Пелу взмахнула ручками и жеманно пискнула:

– Неужели несчастье так и не отбило тебе аппетит?

– Ха-ха-ха! – покатились со смеху госпожа Альдонса и баронесса де Ла Берш. – Ха-ха-ха!

Леа поднялась: в осеннем платье тёмно-зелёного цвета, в атласной шляпе, отороченной мехом выдры, она выглядела особенно статной и красивой, а главное – молодой по сравнению с окружавшими её развалинами.

– Что вы такое говорите, дети мои? – ласково глядя на них, сказала она. – Да случись у меня дюжина таких несчастий, я бы и килограмма не потеряла!

– Ты великолепна, Леа, – выдохнула баронесса вместе с клубами дыма.

– Госпожа Леа, подарите мне вашу шляпку, когда она вам надоест, – умоляюще проговорила старая Альдонса. – Госпожа Шарлотта, узнаёте свою голубую? Я ношу её уже два года. Баронесса, когда вы перестанете подмигивать госпоже Леа, может, сдадите мне карты?

– С удовольствием, дорогая, и надеюсь, они принесут вам удачу.

Леа на мгновение задержалась на пороге веранды, а потом спустилась в сад. Она сорвала бенгальскую розу, которая тут же осыпалась, послушала, как играет ветер листьями берёзы, как тренькает трамвай на улице и гудит поезд на окружной дороге. Потом она села на тёплую скамейку, закрыла глаза и подставила свои плечи солнцу. Посидев так некоторое время, она вдруг открыла глаза и резко повернула голову в сторону дома в полной уверенности, что сейчас увидит Ангела на пороге веранды, прислонившегося плечом к двери…

«Что это со мной?» – спросила она себя.

С веранды донеслись громкий смех, приветственные возгласы, Леа вскочила на ноги, её била дрожь.

«Что-то я стала слишком нервной».

А тем временем низкий голос баронессы скандировал:

– А вот и наша парочка! Маленькое семейство!

Леа содрогнулась, бросилась к веранде и тут же остановилась как вкопанная, увидев вновь пришедших. Это были старуха Лили и её юный любовник, князь Сест.

Про старуху Лили, которой было лет семьдесят и которая своим телосложением напоминала толстого евнуха в корсаже, обычно говорили, что «она переходит все границы», не уточняя, какие именно. Её круглое розовое накрашенное лицо светилось вечной детской радостью, а большие глаза и очень маленький, тонкий, чуть запавший ротик гримасничали без зазрения совести. Старуха Лили изо всех сил гонялась за модой. Юбка в голубую и белую полоску скрывала нижнюю часть её тела, коротенький пиджачок был распахнут на голой груди, выставляя на всеобщее обозрение её морщинистую, как у жилистой индюшки, кожу, чернобурка не прикрывала голой, толстой, как брюхо, шеи, похожей на цветочный горшок, в которой совершенно утопал подбородок.