Нагиб Махфуз - Фараон и наложница Страница 13

Радопис вскипела.

— Что за подлые люди!

Философ Хоф улыбнулся. Он никогда не скрывал своего мнения.

— Если вам угодно знать правду, жречество — безупречный и незапятнанный институт, который заботится о религии этой страны и оберегает ее вечные нравы и традиции. Что же касается жажды власти, то это древний порок.

Поэт Рамонхотеп, всегда любивший разжигать споры, сердито уставился на него.

— А как же Хнумхотеп? — Он бросил вызов философу.

Хоф пожал плечами, выражая свое презрение.

— Он — жрец, каким и должен быть, к тому же умный политик. Никто не станет отрицать, что он отличается силой воли и крайней проницательностью, — ответил философ с подчеркнутым спокойствием.

Губернатор Ани энергично покачал головой и пробормотал про себя:

— Хнумхотепу еще предстоит доказать свою верность трону.

— Он заявил прямо противоположное, — сердито воскликнула Радопис.

Философ не согласился с остальными:

— Я хорошо знаю Хнумхотепа. Его преданность фараону и царству не подлежит сомнению.

— В таком случае ты открыто заявляешь, что фараон ошибается, — сказал Ани, не веря своим ушам.

— Мне такое и в голову прийти не могло. Фараон — молодой человек, питающий большие надежды. Он мечтает о том, чтобы облачить свою страну в тогу величия, а этому не бывать, если не воспользоваться частью состояния жречества.

— Так кто же в таком случае ошибается? — спросил Рамонхотеп, совсем сбитый с толку.

— Разве обязательно исключать, что оба собеседника могут быть правы, хотя и не согласны друг с другом? — спросил Хоф.

Но Радопис не устроило объяснение философа, к тому же ей не нравилось, что тот сравнил фараона с его министром, подразумевая равенство обоих. Она верила в непреклонную истину: фараон — единственный хозяин земли, причем никто не может спорить с ним или подвергать его решение сомнению, каковы бы ни были причины или обстоятельства. В глубине души Радопис отвергала любое мнение, которое противоречило ее убеждениям. Она сказала об этом своим друзьям и спросила:

— Интересно, когда именно я пришла к такому мнению?

— Когда твои глаза впервые увидели фараона, — игриво ответил Рамонхотеп. — Не удивляйся, ведь красота не менее убедительна, чем правда.

Скульптор Хенфер стал проявлять нетерпение и воскликнул:

— Рабыни! Наполняйте же кубки. Радопис, волшебница, порадуй наш слух волнующей песней или наслади наши глаза изящным танцем. Ибо наши души возбуждены вином из Марьюта, а праздник настроил нас на удовольствие и радость. Мы истосковались по упоительным развлечениям и острым ощущениям.

Радопис пропустила его слова мимо ушей. Ей хотелось продолжить разговор, однако, заметив Анина, который, видно, заснул, устроившись подальше от веселых собеседников, она поняла, что слишком долго задержалась в компании Ани, встала и подошла к торговцу.

— Просыпайся, — крикнула Радопис у самого его уха. Торговец подскочил, изображая внимание, однако его лицо тут же просветлело, когда он заметил ее. Радопис присела рядом с ним и спросила:

— Ты заснул?

— Это правда, к тому же я мечтал.

— Вот как. О чем же?

— О пленительных ночах на острове Биге. Мои мысли стали путаться, и мне захотелось узнать, удастся ли еще раз пережить хотя бы одну из этих бессмертных и незабываемых ночей. Если бы ты только сейчас могла пообещать, что оставишь за мной такую ночь.

Радопис покачала головой. Торговец опешил и осторожно, боязливо спросил ее:

— Почему?

— Мое сердце может желать тебя или кого-то другого. Но я не хочу связывать его ложными обещаниями.

Радопис оставила его и подошла к другой группе гостей. Те пили вино и увлеченно беседовали. Они громко приветствовали Радопис и окружили ее со всех сторон.

— Хочешь включиться в нашу беседу? — спросил один из гостей, которого звали Шама.

— О чем вы говорите?

— Кое-кто из нас сомневается в том, заслуживают ли художники того признания и почестей, какие им оказывают фараоны и министры?

— Вы пришли к единому мнению?

— Да. Мы согласны в том, что они ничего такого не заслуживают.

Шама говорил громко, не обращая внимания на то, кто его может услышать. Радопис посмотрела в ту сторону, где расположились художники: Рамонхотеп, Хенфер и Хени. Она игриво рассмеялась, это был приятный, завораживающий смех. Радопис заговорила громко, чтобы художники могли ее услышать:

— В этом разговоре должны участвовать все. Разве вы не слышите, что о вас говорят? Тут утверждают, что искусство — пустое занятие и художники недостойны почестей и признания, какие им оказывают. Что вы на это скажете?

На губах философа мелькнула хитрая улыбка, а художники высокомерно посмотрели на группу людей, которые столь презрительно отзывались об их призвании. Хенфер надменно улыбнулся, а лицо Рамонхотепа пожелтело от гнева, ибо его было легко вывести из себя. Шама с радостью повторил то, что он только что говорил своим друзьям, только громче, чтобы все расслышали его.

— Я человек действия и склонен принимать решения. Я покоряю землю железной рукой, и она подчиняется, щедро даря мне свои богатства и благословение. Я извлекаю пользу, и тысячи людей извлекают пользу вместе со мной. Для этого мне не требуется произносить обдуманные слова или пользоваться яркими цветами.

Каждый из гостей высказал свое мнение либо для того, чтобы дать волю злобе, которую долго вынашивал в себе, либо просто ради того, чтобы поболтать или предать гласности свои мысли. Один из самых важных гостей, которого звали Рам, спросил:

— Кто же правит людьми и наставляет их на путь истинный? Кто завоевывает новые земли и берет крепости? Кто приносит богатство и прибыль? Только не художники.

— Мужчины страстно влюблены в женщин, — заявил Анин, не упускавший ни одного удобного случая, чтобы наполнить свой кубок, — и глупо восторгаются ими. Однако поэты облекают подобное безумство в привлекательные слова. Ни один человек в своем уме не станет призывать их к ответу за это. Может, поэтов стоит призвать к ответу за то, что они напрасно тратят время на столь бесполезные и преходящие увлечения? Весьма забавно, что за свои глупости они требуют славы и почестей.

Шама заговорил снова:

— Кое-кто долго упражняется в стихотворной лжи или восторженно блуждает среди заоблачных далей, ища вдохновения в иллюзиях и тщетных фантазиях, твердя, будто он предвестник откровений. Дети тоже лгут, как и простой народ, но они ничего не просят за это.

Радопис долго и душевно смеялась, затем подошла к тому месту, где сидел Хенфер.