Мария Лоди - Шарлотта Морель Страница 13

— Пришел доктор, Робинсон привел его, — сообщил Фраппе, склонившись, чтобы помочь больному сесть. Однако у него не хватило сил сделать это, и больной остался лежать, прислонившись спиной к шершавой стене. В помещении пахло сыростью и плесенью. Разговор шел под унылый звук падающих с потолка капель.

— Благодарю вас, благодарю за то, что пришли… — бормотал неизвестный, сжимая руку доктора.

Тулуз смущенно закашлял, не зная, что сказать. Мужчина неотрывно смотрел на него глазами, полными тревожного доверия.

— Что у вас болит? Вы можете сесть более прямо?

Человек, сдерживая стон, сделал еще одну попытку сесть. Он был невероятно худым. Когда его грязная рубашка, на которой не было пуговиц, распахнулась, доктор увидел смертельно бледную грудь.

«Он умирает от этих скотских условий, — подумал Тулуз. — Вот в чем дело».

— Прежде всего, — хрипло сказал больной, — я должен рассказать вам… вы должны знать, кто я.

— Оставь свою историю при себе, — перебил его Фраппе, — доктору это неинтересно. Жизнь каждого человека — его личное дело. Кому интересно, кто ты?

Больной стал волноваться, и доктор велел ему лежать спокойно.

— Вы должны знать. Я верю вам… Я должен кому-то рассказать.

— Я не хочу ничего знать.

— Меня зовут Херц… — сказал человек, задыхаясь, — Жан Херц. Возможно, мое имя вам ничего не говорит. Я был журналистом в «Газет» десять или двенадцать лет назад. — Он стал задыхаться, в легких что-то хрипело и свистело.

— Они выслали меня, доктор, послали меня на Дьявольский остров за революционную пропаганду, как они сказали. В наши дни, если вы скажете хоть слово против кровопролития, вас убьют. Я был в Кайенне…

Фраппе выругался:

— Теперь он будет нам это рассказывать, — сказал он и сплюнул почерневший окурок, висевший у него на нижней губе словно деформированный гриб.

— Я бежал, месье, — продолжал больной, нервно хватаясь за руку доктора. — Этот парень, — он кивнул головой в сторону Фраппе, — мой друг. Он был там со мной. Однажды мы вышли впятером… трое теперь мертвы…

— Заткнись! — сердито прервал его Фраппе.

— Продолжайте, — сказал спокойно Тулуз, — и не беспокойтесь. Я никому не расскажу о вашей тайне.

— Не стану вам рассказывать о наших страданиях. Это займет много времени, да и ни к чему. Трое из нас умерли. Фраппе и мне удалось спуститься вниз по реке и через джунгли добраться до бразильской границы. Мы вернулись во Францию в трюме корабля. Нам помогли двое матросов…

— Бедный мальчик, — сказал Тулуз, — какие невероятные мучения.

— Фраппе оказался крепче меня. Он все выдержал. А я уже месяц лежу здесь. Со мной все кончено, доктор. У меня больше нет сил.

— У вас нет родных в Париже? — спросил Тулуз удивленно. — Совсем никого?

— У меня была жена, — сказал Жан Херц, — жена, ребенок, моя мать. Мы жили на улице Риволи. Думаю, они и сейчас там. Меня это просто убивает, но я не могу, вы понимаете, не могу пойти туда в таком состоянии. Они меня не узнают… Я так изменился, так изменился…

Он откинулся на тряпье и закрыл глаза; его лицо было очень спокойным, и доктор подумал, что больной уснул.

— Это просто невозможно, — в ужасе пробормотал доктор. — Убежать из такого места. Говорят, оттуда еще никто не убегал. Бедняга. Что ему пришлось пережить. Бедный, бедный мальчик.

Откинув тряпки, которые наполовину закрывали истощенную грудь больного, Тулуз прослушал его сердце и легкие. Он был изможден до крайности.

«Он не может держаться на ногах, — подумал доктор. — Ему нужен отдых, хороший уход и хорошее питание. И надо бороться с кашлем. Чем я могу помочь ему?»

Он громко сказал:

— В любом случае ему нельзя здесь больше оставаться. — Он сердито посмотрел вокруг себя. — Нужна хорошая комната, постель и соответствующая пища. Бесполезно что-нибудь предпринимать, пока он находится в этой сырой пещере.

В такой ситуации можно сделать только одно — взять больного к себе домой. Позже, когда он встанет на ноги, они вместе подумают, что еще можно сделать. Конечно, мадам Тулуз, бедная женщина, придет в ужас и поднимет страшный скандал. Она не сможет спокойно спать. Ее выводит из себя даже самое маленькое неудобство. Но что еще он мог предложить?

— Вы можете идти? — резко спросил он.

— Сюда же я дошел, — беспомощно пролепетал Жан Херц. — Но не знаю, смогу ли я идти дальше.

— Послушайте, — грубо прервал его Тулуз, — у нас нет выбора. Вы должны встать и пойти. Здесь вы погибнете. Я возьму вас к себе домой. Ваши друзья помогут вам.

— Ну, поднимайся на свои ходули, — бодро сказал Фраппе, пытаясь поднять Жана на ноги.

Несмотря на помощь Фраппе, Херц не мог стоять прямо. Фраппе обхватил его рукой и почти понес на своих плечах.

— Ну, пошли тогда, — сказал доктор, думая о том, что скажет жена, когда их увидит.

— Один вопрос, доктор…

Тулуз повернулся. Херц смотрел на него своими лихорадочно блестевшими глазами.

— У вас нет никаких доказательств того, что я сказал вам правду. Я могу быть вором, убийцей…

— Моя работа — лечить людей, — обрезал его доктор, — а не судить их.

— В любом случае спасибо вам.

— Подождите, посмотрим, что еще скажет моя жена.

Он пошел вперед, остальные двинулись за ним, поддерживая несчастного Херца. Ходьба по узким галереям причиняла больному неимоверные страдания. В конце пути больной обхватил Фраппе обеими руками за шею и тот понес его на спине.

— Мы не можем вернуться домой в таком виде — это привлечет внимание, — сказал Тулуз. — Надо взять извозчика. — Он повернулся к Робинсону. — Пойди возьми кабриолет у кафе. Мы будем ждать тебя в конце улицы.

Робинсон исчез, сопровождаемый своей собакой, которая затем стала терпеливо ждать его на пустыре. С горем пополам все трое добрались до конца дороги. Было холодно, и больного знобило. Фраппе накинул на него свой плащ. Прошло много времени, а Робинсона все не было.

— Что он там копается? — нетерпеливо бурчал доктор. — Разве можно так долго искать кабриолет?

В это время со стороны близлежащей улицы послышались шум голосов, крики, цоканье копыт и стук колес. Люди спешили попасть на широкую улицу, которая была едва видна сквозь кусты. Мимо них прошла молодежь, распевая «Марсельезу». Их звонкие голоса звучали словно вызов надвигавшейся лавине топающих ног и пронзительных свистков.

— Наверное, что-то произошло на митинге, — пробормотал доктор. — Я как раз опасался этого.

Молодые люди скрылись из виду, но их задорные чистые голоса долго раздавались в ночном воздухе.