Анн Голон - Неукротимая Анжелика Страница 13

Анжелика жадно вглядывалась в него. Она не была уверена, что узнает его. Ведь она видела его десять лет назад и в таких обстоятельствах, которые тяжело было вспоминать.

Кучка этих несчастных уже удалялась, их цепи бряцали по мостовой. Анжелика взяла Флипо за рукав.

— Ты пойдешь за этим священником, отцом Антуаном. Его так зовут. Как только удастся подойти к нему, ты ему скажешь… Слушай меня внимательно. Ты ему скажешь: «Мадам Пейрак находится здесь, в Марселе, и хочет встретиться с вами в гостинице „Золотой колос“».

Глава 6

— Войдите, святой отец, — пригласила Анжелика.

Священник замялся на пороге комнаты, где его ожидала знатная дама в скромно-дорогом наряде. Он явно стеснялся своих больших грубых башмаков и позеленевшей сутаны с обтрепанными рукавами, из которых торчали его изъеденные морской солью багровые руки.

— Простите, что принимаю вас здесь, у себя в комнате. Я приехала сюда тайком и не хотела бы, чтобы меня заметили и узнали, — сразу же объяснила молодая женщина.

Священник знаком показал, что понимает ее и что эти мелочи ему безразличны. Он уселся на табурет — по ее приглашению. Теперь Анжелика стала узнавать его. Так он сидел в тот вечер у догоревшего костра на месте казни, сгорбившись, словно закоченевший кузнечик, и только угольки его глаз вспыхивали, когда он поднимал веки. Анжелика села напротив него и спросила:

— Вы меня припоминаете?

— Вспоминаю. — Строгие черты отца Антуана тронула беглая улыбка. Он внимательно разглядывал сидевшую перед ним женщину, сравнивая ее с той метавшейся в отчаянии, потерявшей голову, почти безумной, которая кружила вокруг выгоревшего костра под порывами холодного зимнего ветра, изредка раздувавшего немногие не совсем погасшие угольки.

— Вы тогда ждали ребенка, — прибавил он тихонько. — Что с ним стало?

— Это был мальчик. Он появился на свет в ту же ночь. Он родился… и уже умер. Девяти лет.

Потрясенная воспоминанием о маленьком Канторе, она отвернулась к окну, проговорив про себя: «Его взяло Средиземное море».

На улице темнело. Оттуда и со всех прилегавших переулков доносились оклики, песни, крики, разговоры турков, испанцев, греков, арабов, неаполитанцев, негров и англичан, толпившихся возле открывающихся притонов и кабаков. Где-то неподалеку зазвенела гитара, а потом мелодию продолжил голос, мужской, молодой, полный горячего чувства. Но за всеми этими звуками и шумами ощущалось присутствие моря и слышно было, как оно гудит непрерывно, словно огромный рой пчел, там внизу, у края города.

Отец Антуан смотрел на Анжелику и размышлял. Эта женщина в блеске неотразимой красоты, казалось, ничего не имела общего с той дрожавшей от ужаса и отчаяния бедняжкой, облик которой сохранился у него в памяти. Эта была уверена в себе, знала, что делается вокруг и что надо делать ей, могла даже быть опасной. В который уже раз он сталкивался с невероятным изменением людей под влиянием пережитого. Он никак не узнал бы в этой даме ту несчастную женщину и не счел бы возможным отождествить их, если бы не скорбное выражение, появившееся на лице дамы, когда она говорила о своем ребенке.

Теперь она вновь перевела взгляд на него, и маленький тюремный священник подобрался, скрестил руки на коленях, словно готовясь к борьбе. Он вдруг испугался предстоящего разговора. Ведь она заставит его все рассказать, а это значит взять на себя страшную ответственность.

— Святой отец, — заговорила Анжелика, — я так и не узнала, а теперь очень хотела бы знать, каковы были последние слова моего мужа на костре… На костре, — настойчиво подчеркнула она. — В последнюю минуту. Когда его уже привязали к столбу. Что он сказал тогда?

Священник поднял брови.

— Поздно вы захотели об этом узнать, сударыня. Теперь вам придется извинить слабость моей памяти. Я ничего не помню об этом. С тех пор прошло много лет, и мне довелось многих осужденных провожать в последний путь. Поверьте мне. Я не могу ничего вам сообщить.

— Ну, что ж! Зато я могу. Он ничего не сказал. Он ничего не сказал, потому что он был уже мертв. К столбу привязали мертвеца. Другого мертвеца. А моего мужа, живого, унесли подземным ходом, когда перед глазами толпы исполнялся несправедливый приговор. Король мне все это рассказал.

Она внимательно вглядывалась в лицо священника, ожидая увидеть удивление, протест. Но он оставался спокоен.

— Так значит, вы это знали? Вы это все время знали?

— Нет, не все время. Подмену совершили так ловко, что я тогда ничего не заподозрил… Ему надели на голову куколь. Только потом…

— Потом?.. Где? Когда? От кого вы узнали?

Тяжело дыша, с загоревшимися глазами, она продолжала шептать:

— Вы ведь его видели, не правда ли, вы его видели… уже после костра?

Он внимательно всматривался в нее. Теперь он ее узнал. Она не изменилась.

— Да, да, я его видел. Слушайте же. — И он начал рассказ.

Это произошло в Париже, в феврале 1661 года. Возможно, в ту самую морозную ночь, когда скончался «мучимый демонами» монах Бешер, с последним воплем: «Прости меня, Пейрак!..»

Отец Антуан молился в часовне. К нему подошел послушник и сказал, что какой-то бедняк настоятельно просит о встрече с ним. Этот бедняк сунул, однако, в руку послушника золотой, и тот не решился выставить его за дверь. Отец Антуан вышел в приемную. Бедняк стоял там, опираясь на грубый костыль, и масляная лампа отбрасывала на побеленные стены его уродливую, почти бесформенную тень. На нем была приличная одежда, а на лице черная железная маска. Он снял маску, и отец Антуан упал на колени, моля небо спасти его от страшных видений, потому что перед ним был призрак, призрак того колдуна, которого сожгли — он сам ведь это видел — на Гревской площади.

Призрак насмешливо улыбнулся. Он пытался заговорить, но из его уст исходили только хриплые невнятные звуки. И вдруг он исчез. Не сразу отец Антуан догадался, что тот просто потерял сознание и лежит на полу у его ног. Тогда чувство милосердия побудило его преодолеть страх и нагнуться к несчастному. Это был, несомненно, живой человек, хотя и полумертвый. Предельно истощенный, худой, как скелет. Но на нем была тяжелая сумка, полная золотых монет и драгоценностей.

Много дней этот пришелец был при смерти. Отец Антуан ухаживал за ним, поделившись тайной с настоятелем монастыря.

— Он был в предельной степени истощения. Невозможно было понять, как истерзанное палачами тело оказалось способно на такие усилия. Хромая его нога была вся в страшных ранах — и ниже колена, и выше. С этими открытыми ранами он шагал, опираясь на костыль, без отдыха почти целый месяц. Такая сила воли делает честь роду человеческому! Да, сударыня!