Барбара Картленд - Ангел в сетях порока Страница 13

День у меня был из ряда вон выходящий.

Произошло много всяких событий, и мне хочется мысленно расставить их по порядку.

Во-первых, я так и не смогла заснуть прошлой ночью, а просто лежала и думала о жизни, и чем больше я о ней думала, тем сложнее она мне казалась.

Сначала человек воображает, будто все знает, но вот происходит какое-то событие — и он начинает понимать, до чего его знание смутно или ошибочно…

В восемь я поднялась и, когда Элинор в половине девятого пришла меня будить, уже приняла ванну и оделась. Она удивилась столь раннему моему пробуждению, но я объявила, что ухожу на весь день и прошу передать извинения тетушке Дороти.

Элинор решила, будто у меня свидание с молодым человеком, и тут же выразила готовность помочь в случае надобности. Отказавшись от ее услуг, я стрелой слетела вниз по лестнице и исчезла из дома незаметно для всех.

Никогда прежде мне не приходилось гулять по Лондону в такое раннее время. Улицы казались совсем пустыми, воздух намного свежее и прозрачнее.

Я долго бродила по Гайд-парку, наблюдая за всадниками на Роу[11], а потом мне показалось, будто вдали промелькнул кто-то из приятелей тетушки Дороти, так что я поспешила покинуть это место и побрела через Беркли-сквер на Бонд-стрит.

Только когда по Лондону ходишь пешком, понимаешь, до чего он великолепен — дома самых разнообразных форм, среди них попадаются такие странные и загадочные, словно там хранятся всевозможные древние тайны.

Я шла куда глаза глядят, покуда не очутилась на крошечной улочке, сплошь заставленной лавками, — нечто вроде рынка.

Торговцы во все горло расхваливали свой товар и уговаривали меня купить что-нибудь.

— Идите-ка, погладите… всего шесть пенсов, милочка… прямо для вас!

И все были жутко любезны и не обижались, когда я отвечала «нет».

Внезапно я почувствовала сильный голод и взглянула на часы — оказалось половина второго! Я стала оглядываться вокруг, ища, где бы поесть. О, сколько раз я завтракала в Лондоне с тетушкой Дороти и ее приятелями, только всегда в таких местах, как «Ритц» или «Карлтон»[12], а туда, разумеется, одной заходить не принято.

И я пошла дальше по тесным маленьким улочкам, догадываясь, что, должно быть, забрела в Сохо, так как все магазинчики здесь были итальянскими или французскими.

Заглянула в несколько крохотных ресторанчиков, но в одном было слишком много народу, в другом стоял ужасный запах горелого жира. Наконец на углу одной из улиц я заприметила небольшой тихий ресторан.

Официант-итальянец указал мне на столик в углу, за которым сидел одинокий мужчина и читал газету под названием «Эдванс».

На другом конце зала за длинным столом сидели две женщины, довольно вульгарные на вид. Одна страшно размалеванная, с синими веками и непомерно нарумяненными щеками, ее волосы были неестественно белого цвета, очевидно, вытравлены перекисью. На другой красовалась нелепая шляпка сине-красного цвета.

Когда я вошла, они оборвали беседу и уставились на меня, отчего я совсем смутилась.

Вскоре прибежал официант с меню, и я заказала себе омлет и небольшой бифштекс. Я так проголодалась, что, казалось, готова была съесть целого барана!

Он спросил, чего я желаю выпить, и я подумала, а не попробовать ли мне какого-нибудь итальянского вина, самого дешевого — за несколько шиллингов.

Приняв мой заказ, официант объявил, что платить надо сразу. Я открыла сумочку и, обнаружив банкноту в пять фунтов, подала ее официанту. Тот весьма изумился, а женщины, наблюдавшие за мной, принялись перешептываться.

Официант понес бумажку хозяину — толстому, неопрятному мужчине у кассы, — и тот стал пристально ее рассматривать (я не могла удержаться от мысли, какой был бы ужас, покажись она им фальшивой).

Впрочем, вскоре они удостоверились, что с банкнотой все в полном порядке, и, зажав ее в кулаке, официант поспешил через улицу в продуктовую лавочку.

Омлет, к моей большой радости, поспел довольно быстро.

Я его уже почти доела, когда женщина, крашенная перекисью, подошла к моему столику и села рядом со мной.

— Извините, что пристаю с разговорами, но не найдется у вас такой ерунды, как почтовая марка?

Я отвечала, что нет, боюсь, не найдется и что ей лучше обратиться к официанту — он наверняка поможет.

Но женщина продолжала сидеть и рассказывать, что хотела черкнуть сестре, которая очень больна — умирает от воспаления легких. Я пробормотала, что мне очень жаль, а она подтвердила, что и ей тоже. Но вся беда в том, что она просто не в силах помогать бедняжке, так как у нее самой пятеро детей и они все голодают.

Помолчав, она доверительно дотронулась до моей руки:

— Не слишком ли дерзко с моей стороны попросить вас одолжить мне немного денег, чтобы я могла о них позаботиться?

Прежде чем я смогла что-то вымолвить, мужчина, сидевший напротив, опустил газету и строго произнес:

— Немедленно прекрати эту чушь, или я тебя вышвырну вон!

Я совсем забыла о его присутствии и очень удивилась, когда он заговорил. Женщина сразу встала и изрекла самым что ни на есть саркастическим тоном:

— Ах, так ты подслушиваешь? Ну, мистер Длинный Нос, я тебе вот что скажу…

— Заткнись! — перебил он. — Ты слышала, что я сказал? Повторять не буду.

К моему изумлению, прихватив со своего стола сумочки и перчатки, обе подружки в одно мгновение исчезли из ресторана. Правда, вид у них был прямо-таки взбешенный.

Мужчина повернулся ко мне и сказал:

— Вам не следует выслушивать подобные сказки!

— Значит, это неправда… про ее сестру? — поинтересовалась я.

— Конечно! — подтвердил он. — Она увидела у вас кое-какие деньги и решила любым способом залезть к вам в кошелек.

— О! — воскликнула я в изумлении и затем поблагодарила незнакомца за помощь.

Выглядит он довольно необычно — молодой, смуглый, с выражением какой-то мрачной решимости на лице… Глядя на него, возникает впечатление, будто он вот-вот ринется в бой с какими-то темными силами.

Терпеливо выслушав мои благодарности, он спросил:

— Что вы тут делаете? Работу ищете?

— Нет, — призналась я. — Просто на целый день убежала из дома.

Он засмеялся и сообщил, что поступил точно так же шесть лет назад и с тех пор все никак не вернется.

Я поинтересовалась, почему он так поступил, и он сказал:

— Я осмелился иметь собственные убеждения.

На вопрос, как отнеслись к его побегу родственники, молодой человек ответил, что его отрезали, как ломоть, оставив с пресловутым шиллингом в кармане.