Сергей Степанов - Любовь и разлука. Опальная невеста Страница 13

Плавание по Туре было мучительно однообразным. Поросшие лесом берега казались бесконечной стеной, уже начавшей желтеть. Одна излучина сменялась другой, и мнилось, что речным поворотам не будет конца и края. Александр Желябужский тоскливо глядел на реку и сетовал, что ежели бы дали ему какого ни на есть коня, он поскакал бы напрямую и через час одолел бы путь, который по извилистой реке занимает целый день. От гнетущей скуки спасали только рассказы седого кормщика. Он забежал в своих повествованиях на Тобол и Иртыш, до которых дощаникам со ссыльными было еще плыть и плыть. Сидя у кормового весла, кормщик неторопливо рассказывал:

– У самого устья Тобола на Иртыше нас повстречала орда царя Кучума. Татары учинили засеку на Чувашском мысу, и были с татарской ордой множество остяков и вогуличей. Узрев оное несметное полчище, некоторые из наших восхотели бежать под покровом ночи. Собрались мы в казачий круг и думали думушку крепку заедино, как нам быть. Плыть назад немочно. Зима на носу, реки вот-вот должны были встать. Порешили дать брань. Утром поплыли к горе. На вершине сидел сам царь Кучум с двумя пушками, но, видать, пушки были, а добрых пушкарей не припас. Татары так и не выпалили ни разу, только скатили пушки на наши головы, когда мы полезли наверх. Я едва увернулся. Остяки и вогуличи постреливали по нам из луков, а мы в ответ нещадно секли их из пищалей. Испугавшись огненного боя, князцы низовых остяков первыми отложились от Кучума, а за ними вогуличи тайно утекли в своя жилища за Яскалбинскими непроходимыми болотами. Когда удалось ранить царевича Маметкулку, который хоронился в засеке, татары не выдержали и побежали. Так атаман Ермак Тимофеевич одолел царя Кучума!

Казаки заняли столицу Кучума, находившуюся в двенадцати поприщах от Чувашского мыса. Старая Сибирь занимала вершину крутого холма над Иртышом и была защищена земляными валами шестидесяти саженей в поперечнике – об этом и толковал Дурыня, когда его спросили, велика ли Сибирь. От стольного града Кучума у него остались самые печальные воспоминания. Вопреки надеждам Ермака в Сибири не оказалось никаких припасов. Всю зиму казаки голодали и страдали от болезней.

– Великий глад припал! – горестно говорил Иванко Дурыня. – Многие от гладу изомроша. Пристали к Сибири на тридцати стругах, а когда отплыли весной от лешего места, вся ватага на семи стругах уместилась. Остальные струги лежат под горой. Сейчас уж сгнили все, сквозь их дна деревья проросли. Когда проплываю мимо, всегда сворачиваю к тем стругам, дабы помянуть товарищей. Всех, кто сложил буйну головушку: атамана Ивана Кольцо, Никиту Пана, есаула Богдана Брязгу, которого вместе с Иваном Окулом и Саввой Болдырем порубили на зимней рыбалке, Матвея Мещярекова…

Пожилой кормщик шевелил губами, стараясь припомнить всех погибших товарищей, потом безнадежно махал рукой:

– Однако не перечислить всех сгинувших!

Осень вступала в свои права. Сибирские лиственницы, так похожие на русские елки, пожелтели и готовились сбросить свои иглы. По ночам начало подмораживать. Привычные к холоду казаки ночевали на дощаниках, а для опальных дворян разжигали костры на берегу. Костры устраивали по таежному обычаю, клали друг к дружке две сухие лесины, которые тлели всю ночь напролет. От таежного костра исходило ровное устойчивое тепло, но он почти не давал света, так что враг не мог увидеть огня. В один из длинных вечеров, проведенных за таежным костром, кормщик поведал о гибели Ермака.

После голодной зимы, проведенной в Кучумовой столице, поредевшая казачья ватага быстро отправилась. Весной остяки принесли рыбу, летом появились овощи. Памятуя ужасный голод, казаки запасались продовольствием. Ермак обратился к купцам, которые привозили рис и сушеные фрукты из Бухары. Но царь Кучум, уступив казакам в открытой схватке, пытался вытеснить их из своих владений при содействии голода. Кучум запретил бухарским купцам привозить припасы на Иртыш. Бухарцы прислали к Ермаку посланца, который передал, что купцы тайно пройдут мимо кучумовых застав к устью Вагая и там будут ждать казаков.

– Теперь мыслю, заманили они, однако, атамана в ловушку, – сокрушался кормщик. – Все чурбаны заодно. Ведь Кучум родом из Бухары. Абдулла, правитель Бухары, был его закадычный друг и приятель. Бухарские люди замыслили отомстить атаману за то, что мы пограбили их на Волге.

Не подозревая обмана, Ермак взял пятьдесят казаков и с малыми силами поплыл вверх по Иртышу. Чтобы пробраться к устью Вагая, казакам пришлось прорыть перекоп через Агитскую луку. Приплыли к условленному месту, но бухарцев там не оказалось. Раздосадованные казаки вернулись к перекопу и заночевали. В ту роковую ночь разыгралась страшная буря. Ветер выворачивал с корнем вековые деревья, по Иртышу ходили высокие волны. Ливень хлестал уставших от тяжкого дня казаков.

– Каюсь, даже стражу не выставили! Думали, кто сунется в такую непогоду! А хитрый лис Кучум только того и ждал. Напал на нас сонных. Побили на стане Якова, Романа, Петра одного и Петра другого, Михаила, Ивана. Остальным удалось забраться на струги и отплыть. На середине реки хватились – Ермака Тимофеевича с нами нет. Однако не успел атаман добежать до струга и упал в воду. Был он одеян двумя панцирями. Один старый, казацкий, а второй – подарок царя Ивана Васильевича, присланный с сеунчами, когда Ермак Тимофеевич и Иван Кольцо поклонились государю Сибирской землицей. В знак прощения и милости прислал царь тот панцирь. Бит в пять колец мудростно, длиной в два аршина, на груди и меж крылец – печати царские, златые орлы, по подолу и рукавам опушка медная на три вершка. Но тяжел, выплыть в нем немочно.

Старый кормщик прервал свой рассказ, погрузившись в тяжелую думу о погибших товарищах. Марья сидела напротив, не видя его лица в темноте. У соседнего таежного костра ворочалась бабушка. Всхрапывали дяди. Была слышна осторожная поступь казака, ходившего дозором поодаль. Марья прервала молчание вопросом:

– Пропал атаман? Неужто исчез бесследно?

– Однако через неделю его тело принесло иртышской водой к берегу. Татарин Якыш, Бегишев внук, ловил рыбу переметом. Узрел человеческие ноги у берега, накинул переметную веревку и вытащил тело. Понял по панцирю, что не простой казак, позвал других татар. Старый Кайдула-мурза опознал Ермака Тимофеевича. Мурза велел снять с атамана панцирь и бросить его нагое тело на лабаз. Дали знать всем окрестным татарским юртам. Оттуда приезжали абызы и мурзы покуражиться над мертвым атаманом. Каждый приезжавший вонзал стрелу в его тело. Последним приехал царь Кучум с кондинскими и обдорскими князьками. Стреляли стрелами в атамана, пронзали его копьями и попирали ногами. Потом разделили меж собой его доспехи и платье. Один панцирь отдали в приклад шайтану на Белогорье. Другой панцирь взял Кайдула-мурза. Кафтан достался Сейдяку, пояс с саблей отдали думному Караче. Зарыли Ермака под кудрявой сосной на Баишевском кладбище, но могила его доселе неявлена. Спрашивал я у Кайдулаевых детей, где они схоронили атамана, но татары положили на своем Коране смертный завет не вещать про то русакам. Сказали только, что берут с его могилы землю и дают пить с водой тем, кто болен утробою. И от того питья выздоравливают. Однако я еще встречусь с Кайдулаевыми детьми, выведаю у них место погребения атамана, – с угрозой пообещал кормщик.