Констанс О`Бэньон - Пламенная Страница 13

Его мысли больше занимало сломанное колесо, чем ворчание жены.

– И какая замечательная идея может осенить тебя сейчас, милый Жак? Братья и сестры Брогли сбежали от нас. От всего театра Баллярда остались только ты да я, да еще костюмерша Изабель. Мы безнадежно застряли в этой мерзкой дождливой стране. У нас нет ни гроша, чтоб заплатить за проезд обратно во Францию. К тому же мы еще и сидим по уши в грязи.

Жак больше не слушал ворчание Мари. Он размышлял вслух:

– Пожалуй, надо запрячь всех четырех лошадок вместе, чтобы вытащить фургон.

Мари еще раз презрительно фыркнула и показала оттопыренным большим пальцем себе за спину.

– Почему бы тебе не попросить старую дуру Изабель Агостино вызвать духов на помощь? Жаль, что она не удрала вместе со всеми…

Жака Баллярда не обижала ругань жены. На самом деле у нее было доброе сердце. Наоборот, он даже любил ее за буйный характер и острый язык. Она не давала ему возможности заскучать или пасть духом. Мари была стройной, красивой женщиной лет тридцати. Когда гнилой помидор, пущенный рукой тупого, разъяренного, как бык, англичанина, угодил в ее хорошенькое, нежное личико, сердце Жака облилось кровью. Он бы давно отказался от сцены и нашел себе другое занятие, если б не Мари. Она считала Жака великим актером и автором замечательных пьес, и ее вера в его талант поддерживала в нем уверенность в себе.

– Оставь меня в покое, Мари. Я стараюсь что-нибудь придумать.

Ее подбородок предательски задрожал:

– Я больше ничего не скажу.

Часа два им понадобилось, чтобы вытащить фургон, починить колесо и разбить лагерь в лесу на берегу бурного потока. «Здесь, – решил Жак, – мы останемся, пока дороги основательно не просохнут».

На какое-то время дождь перестал, подарив путникам обманчивую надежду, но вскоре хлынул с удвоенной силой, загасил костер и вызвал новый поток яростных проклятий Мари. Им пришлось вновь укрыться в фургонах.

Мари переоделась в сухое платье, но это не подняло ей настроение. Она чувствовала себя несчастной вдали от родной благодатной Франции. Ей казалось, что она уже никогда не вернется туда. Демонстративно упрятав под шарф свои чудесные волосы, чтобы придать себе еще более жалостливый вид, она поглядела на мужа:

– Между прочим, у нас нет никакой еды, кроме куска вяленого мяса и головки засохшего сыра. Все наши припасы ты отдал Брогли, когда прощался с ними.

– Ты же сама пожелала, чтобы они не уезжали голодными. Не так ли, женушка?

– А как ты думаешь прожить без пищи, муженек? – в тон ему ответила Мари.

Жак спокойно воспринял эту новую атаку, признав, как обычно, правоту Мари.

– Я попрошу Изабель сходить завтра с утра в деревню и погадать там селянам. Надеюсь, она заработает достаточно, чтобы купить свежего хлеба и сыра.

– Эта старуха думает, что дает представления лучше, чем наши, одеваясь цыганкой и заставляя дураков верить в ее гадания. Неужели мы снова унизимся перед ней ради того, чтобы набить животы дрянной пищей? Я и так вся дрожу, когда она пялится на меня своими странными голубыми глазищами.

Жак вздохнул.

– Она зарабатывает на хлеб, как умеет. Мы должны быть ей благодарны, что она не ушла от нас вместе со всеми. И признайся, Мари, она шьет замечательные костюмы.

– Она осталась с нами только потому, что ей некуда деваться, а мы разрешили ей пользоваться нашим фургоном.

Жак знал, что Мари суеверна, хотя она эту свою слабость тщательно скрывала.

Действительно, Изабель могла испугать кого угодно, особенно если начинала пророчествовать или когда утверждала, что является Седьмой Дочерью Седьмой Дочери. Эту абракадабру Жак пропускал мимо ушей, но Мари верила, что Изабель обладает даром провидения.

– Если хочешь ее прогнать, то гони. Но только сделай это сама! – Жак усмехнулся про себя. – Я, например, не желаю, чтобы она меня сглазила.

– А я не желаю с ней вообще разговаривать. – Мари передернула плечами.

– Неужели ты боишься? – с притворным удивлением спросил Жак.

Мари украдкой огляделась, словно Изабель могла незримо появиться в фургончике и подслушать их разговор.

– Пусть остается с нами, но только до той поры, пока мы не ступим на землю Франции. Там я не потерплю ее присутствия. Какая бы она ни была искусная швея, пусть убирается прочь!

Мари выглянула из двери фургончика и отшатнулась:

– Смотри, этой безумной дождь нипочем!

Изабель подвернула подол юбки из плотной шерстяной ткани и спустилась к реке зачерпнуть воды в кувшин. Ей не нравилась Англия с ее сыростью и дождями. Эта страна была так непохожа на ту, где она родилась, – солнечную Италию. Она не могла вернуться туда, хотя события, из-за которых она покинула родину, были давно уже всеми позабыты. Шли годы, и она все реже и реже вспоминала о том времени. Без всякой цели Изабель кочевала по свету, города, люди и страны мелькали, словно в тумане, перед ее взором. Нигде она не могла найти уютного, милого сердцу пристанища, пока не повстречалась с Жаком и Мари. За их бесконечными беззлобными спорами она разглядела истинную сущность супругов и поняла, какие это хорошие люди.

Она с трудом выпрямилась с тяжелым кувшином в руках, собираясь возвращаться в фургон, и напоследок окинула взглядом бурный поток, с шумом кативший свои мутные воды. Она заметила черный ствол дерева, уносимый течением, и что-то светлое, белеющее возле него.

Всмотревшись внимательнее, Изабель разглядела двоих – ребенка и девушку. Она громко позвала Жака, а сама устремилась по берегу вслед уплывающему бревну.

– Выходи, Жак! Скорее! Нужна твоя помощь!

– Кому? – спросил Жак, неохотно вылезая под дождь. Следом за ним покинула фургон и Мари.

– Там девушка и маленький ребенок! – на бегу крикнула Изабель.

Жак догнал Изабель и, не думая о том, что подвергает себя опасности, кинулся в бурлящий поток. Нескольких сильных взмахов руками ему было достаточно, чтобы настигнуть плывущее бревно. Теперь он боролся с течением, пытаясь подтолкнуть тяжелый ствол и цепляющихся за него детей к берегу.

Между тем Мари в отчаянии и тревоге заламывала руки и причитала:

– Боже мой! Ты ведь утонешь! Что я буду делать одна в Англии – без денег и без друзей! Плыви обратно! Немедленно! Слышишь меня?

Изабель видела, как трудно приходится Жаку. Она вошла в воду и поплыла на помощь, моля Господа, чтобы тяжелое, намокшее платье не утянуло ее на дно.

Сабина уже давно не чувствовала ни рук ни ног от холода. Малыш сидел верхом на скользком бревне и смотрел вперед бессмысленным взором. Он не плакал и не жаловался, а Сабина не могла разрушить это страшное молчание. Мысленно она произносила ободряющие слова, потому что онемевшие губы не слушались ее. Больше всего она боялась, что сознание покинет ее, и кто тогда удержит ребенка на дарованном им Богом спасительном ковчеге?