Наталия Орбенина - Тень Эсмеральды Страница 13

– Что же у нас получается? – следователь мерил просторный кабинет огромными шагами. – Получается, что ничего не получается. Никто ничего не видел, не предполагал. Странно, ведь тут не безлюдное место. Даже поздно вечером или днем в самую жару кто-нибудь да пройдет по улице, или сидит у окна, или случайно откроет дверь номера в гостинице. А вы абсолютно всех работников призвали сюда?

Следователь резко остановился около уставшего и разомлевшего от духоты доктора. Тот сменил управляющего, который в совершеннейшем изнеможении покинул комнату, где Сердюков долго и обстоятельно опрашивал персонал лечебницы. Можно было только диву даваться, как неутомимо, без всякого раздражения, он задавал людям одни и те же вопросы, как ловко выуживал разные мелкие детали и подробности жизни лечебницы. В ходе этих нескончаемых бесед вдруг выяснилось, что кое-кто слегка приворовывает на кухне, кто-то не очень тщательно следит за чистотой простыней, и прочие неприятные обстоятельства. Управляющий уже и не рад был, что связался с этим въедливым полицейским. Что еще он раскопает? Умер Боровицкий, что ж, такова его печальная участь. Только ведь, если умер он не своей смертью, и если вдруг еще кто… не дай бог, ох, не дай бог. Ведь так и закрыться недолго, если дурная слава пойдет, мол, пациентов морят, до смерти залечивают.

Доктор, сменивший управляющего, молча следил за тем, как следователь меряет длинными ногами кабинет. Точно циркуль! И нос длинный, острый как иголка. Глаза маленькие, глубоко сидящие, внимательные. Такие глаза ничего не пропустят, все видят!

– Что вы изволили сказать? – встрепенулся доктор, когда полицейский еще раз повторил свой вопрос. – Извините, сударь, задумался. Все стоит у меня перед глазами эта картина. Покойный в грязелечебнице. Не идет из головы. Всех ли вы опросили? Сдается мне, что всех, хотя, впрочем…

– Насколько я помню, несколько раз грязь мне накладывала фельдшерица очень странной наружности. Невысокая такая и горбатая. Где она?

– Да, да. Вы правы. Была у нас такая женщина, Лия Гирей. Она из местных жителей, из Евпатории. Да только она взяла расчет несколько дней тому назад, и больше я её не видел. А жаль, толковая была, расторопная, смышленая. Несмотря на свое уродство, ловко с больными управлялась.

– Я тоже обратил на это внимание. Сколько ей лет?

– Понятия не имею, не знаю, но она не старуха, хотя из-за горба выглядит старше. Прикажете за ней послать?

– Да, для порядка поговорим и с ней.

Пока дворник искал горбунью, Сердюков снова двинулся на берег лимана к домику для грязевых процедур. Покойника уже унесли, навели порядок. Два мужика в закатанных до колен полотняных штанах собирались черпать лопатами грязь со дна лимана для процедур следующего дня. Огромные корзины валялись на песке. При виде следователя они бросили лопаты и поклонились.

– Уже, поди, слышали о несчастье? – спросил следователь.

– А то ж! Наслышаны! – хором ответили мужики.

– Вы грязь когда берете, утром или с вечера?

– А это когда как, – ответил один, побойчее. – Когда доктор назначит, кому, сколько и в который час. Оттого и берем иногда с вечеру, иногда рано утром. Чаще по утрам, ранехонько, чтобы напарилась от солнца как следует. Иногда так нагреется, что в руки не возьмешь!

– Стало быть, и пациенту нельзя такое прикладывать?

– Это мы не можем знать, доктор знает. Он говорит, что горячая именно и лечит.

Работники потоптались, ожидая еще расспросов.

– А на сегодняшнее утро вы когда грязь брали?

– С вечера, господин, с вечера она тут оставалась. Мы её приготовили, разложили. Только на нынешнее утро не было надобности, не было пациентов.

– И вы утром не приходили?

– Нет, – оба собеседника замотали косматыми головами.

– Но кто же управился с грязью, дал её пациенту? Что, любая из фельдшериц могла обойтись без посторонней помощи?

Работники переглянулись.

– Нет, – неуверенно протянул один. – Сдается мне, что только одна горбунья и могла управиться сама, а прочие нет, подсоблять им приходилось.

И тут Сердюков сам вспомнил, что, действительно, когда горбунья его обслуживала, они находились в грязелечебнице совершенно одни. В другие дни женщине помогали работники или другая прислуга справиться с тяжелой и тягучей грязью.

– Значит, вас не было тут утром, и никого не было?

Работники опять переглянулись.

– Брат мой тут спал, – сказал наконец первый работник. – Только он рано уходит.

– Уходит? Значит, это не в первый раз? – следователь повел носом, как гончая, почувствовавшая добычу.

– Он как выпимши с супружницей своей повздорит, она его со двора гонит, так он тут иногда спит. А что, тепло, чисто. Только вы господам-то не говорите, меня ведь сразу попрут прочь!

– А где он сейчас?

– Да вон, в теньке прохлаждается, где ему еще быть! Оболтус!

– Так зови его!

Подошедший мужичонка помятого вида угрюмо смотрел из-под насупленных бровей.

– Ты, брат, вот что, скажи господину следователю, как ты тут дрых всю ночь.

– Как же, дрых! Зверюка моя меня из дому выгнала, бока поотшибала. Маялся, маялся на жестком топчане. Только задремал, а тут еще одна стерва явилась. Мол, чего это я тут улегся, убирайся вон, сейчас пациент придет! Надо грязь ему готовить.

– Какая стерва? – затаив дыхание, спросил Сердюков. Ему казалось, что он уже знает ответ.

– Как какая, да эта уродина, горбатая! – процедил мужик и сплюнул в сторону.

– А пациента ты видел?

– Видел, видел, высокий такой господин, представительный, румяный. Я ведь недалеко уполз, тут на бережку отдыхал от трудов праведных. И слыхал, что она ему говорила.

– И что же?

– Доктор её послал, назначение сделать и все такое, а потом уже не помню, сморило.

Оставив рабочих на берегу лимана ковырять следующую партию грязи, Сердюков двинулся в обратную сторону. Интересненькое дело! Медсестра, которая на тот момент уже взяла в лечебнице расчет, умышленно пригласила в неурочный час пациента, наложила ему грязь, вероятно наперед зная, что в этот день она ему противопоказана, и тем самым убила его. Но зачем? Какой в этом смысл? Полицейский пытался припомнить свои собственные впечатления от этой женщины, но даже не мог вспомнить её черты, как будто он их и не видел. Платок почти закрывал лицо. Старое или молодое? На руки, по которым можно понять возраст женщины, он не обращал внимания. Да они почти всегда в грязи. Молчалива, кажется, он не слышал ни слова, или ему это только казалось, потому что она выполняла все безукоризненно? Черт знает что!

Глава девятая

Сережа брел в темноте домой, ехать на велосипеде было уже слишком опасно, поэтому он тащил его рядом. Тяжелый железный конь упирался, и Сережа изнемогал. Казалось, что он уже целую вечность идет домой. Дорога свернула к реке. Можно продолжать идти прямо, так дольше, или повернуть по лесной дороге, ближе к водопаду. Там темней, страшней, но намного короче. Мгновение поколебавшись, Сергей свернул на тропу. И тотчас же его поглотил мрак деревьев. Наверху шелестели кроны, внизу за ноги цепляли корни, где-то за зарослями шумел водопад. Молодой человек остановился и прислушался к звукам леса. Тьма стремительно сгущалась. Свет луны почти не пробивался на тропу, и в какой-то миг Сергею показалось, что за ним кто-то наблюдает из чащи. Он невольно оглянулся, но ничего не смог увидеть. Надо скорее выйти к реке, перейти по мосту, а там уже до дома и рукой подать. Сергей заторопился. Он почти бегом ринулся среди густых деревьев вперед, к реке, где светлее от луны и воды. За его спиной стеной стояла непроглядная мгла, и из этой мглы в затылок юноше смотрели два огромных ярких немигающих глаза.