Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар Страница 13

И Вирджиния поняла: она не может вынести всего этого, а когда часы в холле пробили 12, она неожиданно, но твердо решила, что ничего никому не скажет. Ей всегда говорили, во всяком случае сколько она помнила, что нужно скрывать свои чувства.

— Настоящая леди не должна проявлять своих чувств, — с укором ей сказала однажды кузина Мелисандра. Вот она в отместку и скроет.

Но несмотря на то, что Вирджиния не боялась смерти, она не была равнодушна к ней. Девушка вдруг обнаружила, что смерть вызывает в ней негодование. Совсем несправедливо, что она должна умереть, когда она совсем еще не жила. В душе обреченной поднялся бунт, пока за окном проходила ночь. Бунт был вызван не тем, что девушке не предстояло никакого будущего, а тем, что у нее совсем не было прошлого.

«Я несчастная, я уродливая, я бедная, я несчастная, и мне предстоит скорая смерть», — думала Вирджиния. Она уже представляла некролог в местной хайвортской «Уикли Таймс», перепечатанный в «Журнале Порт-Роуз». «Глубокая печаль охватила Хайворт…» и так далее и так далее. «Покинула большой круг друзей, оплакивающих…» и так далее и так далее — все ложь, ложь. Печаль! Никто даже и не будет переживать особенно. Ее смерть так мало значит для окружающих, не стоит и ломаного гроша. Даже родная мать не любит ее, ее мать, которая была так разочарована, что у нее не родился мальчик, ну, по крайней мере, девочка-красавица.

Между полночью и ранним весенним рассветом Вирджиния вспомнила всю свою жизнь. Это было скучное, монотонное существование, но то тут, то там смутно вырисовывались события, во много раз преувеличенные по сравнению с реальной их значимостью. Все они были так или иначе неприятны. Ничего радостного так и не произошло в жизни Вирджинии.

«У меня не было ни одного счастливого часа в жизни, ни одного, — думала девушка. — Я бесцветное ничтожество. Помню, читала где-то однажды, что женщина должна найти хотя бы час в жизни, после которого она будет счастлива вечно. Я так и не нашла своего счастливого часа, так и не нашла. И сейчас уже не найду никогда. Если бы мне только пережить эти счастливые мгновения, я бы с радостью умерла».

Наиболее важные эпизоды всплывали в памяти Вирджинии как непрошеные привидения, без всякой связи во времени и пространстве. Например, когда ей было шестнадцать лет, она слишком сильно подсинила целый таз белья. Или, например, когда в восемь лет она «украла» немного клубничного джема из кладовой тети Тримбал. Вирджиния никогда бы и не помнила об этих своих прегрешениях. Но почти на каждом общем сборе семейного клана они всплывали в качестве шутки. Дядя Роберт никогда не упускал случая повторить рассказ о клубничном джеме: он был одним из тех, кто застал Вирджинию на месте «преступления» с окаменевшим и испуганным лицом.

«Я совершила так мало проступков, что они могут попрекнуть меня только этими давнишними мелочами, — думала Вирджиния. — Но я же никогда ни с кем не ссорилась. У меня нет врагов. Насколько же я, должно быть, бесхарактерна, что у меня нет даже врагов».

Был еще случай с клубами пыли в школе, когда ей было семь лет. Вирджиния всегда вспоминала о нем, когда доктор Леннон цитировал текст: «Да воздастся ему собственность, да не востребуется от него собственность, и пусть это будет его собственность». Люди могли бы недоумевать по поводу этого текста, но только не Вирджиния. Отношения между нею и Корнелией, начиная со времени школы и этих дурацких клубов грязи, были как будто наглядным примером к этому тексту.

Вирджиния ходила в школу уже год, а Корнелия, которая была на год моложе, только начала посещать школу, и вокруг нее витала слава «новенькой» и очень хорошенькой девочки. На перемене все девочки, большие и маленькие, выходили на дорогу перед школой и катали клубы из пыли и грязи. Цель каждой девочки заключалась в создании самого большого шара. Вирджиния преуспела в этом деле (а для него требовалось определенное искусство) и надеялась тайно захватить лидерство. Но Корнелия, работая по собственному методу, неожиданно скатала самый большой ком. Вирджиния не завидовала Корнелии и не злилась на нее. Ее шар был достаточно большой, чтобы доставить ей удовольствие. И тут одну из девочек осенило.

— Давайте присоединим все свои клубы к шару Корнелии и сделаем один грандиозный! — воскликнула девочка. Эта мысль захватила всех. Они налетели на свои клубы с лопатами и ведрами, и через несколько секунд груда грязи Корнелии превратилась в огромную пирамиду. Вирджиния тщетно пыталась отстоять свой шар, загородив его своими маленькими руками. Ее отодвинули в сторону, шар подняли и присоединили к шару Корнелии. Вирджиния демонстративно отвернулась и начала строить новый шар пыли. И снова девочки повзрослей набросились на нее. Но Вирджиния выступила им навстречу, возмущенная, негодующая, выставив вперед руки.

— Не трогайте, — просила она, — пожалуйста, не трогайте.

— Но почему? — допрашивала ее старшая девочка. — Почему ты не хочешь помочь построить один большой шар, соединившись с Корнелией?

— Я хочу свой маленький, — ответила Вирджиния обиженно.

Ее просьба не возымела действия. Пока она обсуждала этот вопрос, другая девочка разрушила сооружение Вирджинии. Вирджиния повернулась, и сердце ее замерло, на глаза навернулись слезы.

— Она ревнует… ревнует! — издеваясь, закричали девочки.

— Ты была слишком эгоистична, — холодно сказала мать, когда Вирджиния рассказала ей вечером об этом случае. Это был первый и последний раз, когда девочка сделала попытку поделиться с матерью своими проблемами.

Вирджиния не была ни ревнива, ни эгоистична. Просто она хотела свою собственную пирамиду из грязи. И неважно, большая или маленькая была бы она. Упряжка лошадей прошла по улице и разрушила груду грязи Корнелии, а потом прозвенел звонок, девочки отправились в школу и забыли об этом эпизоде, еще не успев сесть за парты. А Вирджиния никогда не забывала его. И в этот день он всплыл из глубины души. Не было ли это символом ее жизни?

«Мне не суждено иметь даже собственную кучу грязи», — подумала Вирджиния.

А когда ей шел шестой год, как-то осенним вечером в конце улицы поднялась огромная красная луна. Вирджиния похолодела от ужаса. Луна была так близко. Такая большая. Дрожащая девочка кинулась к матери, а мать только рассмеялась над ней. Вирджиния вернулась в кровать, спрятала от ужаса голову под подушку, чтобы не смотреть в окно и не видеть мерцавшей через него луны. А еще мальчишка, который хотел поцеловать ее на вечере, когда Вирджинии было пятнадцать. Она не позволила этого сделать: ударила его и убежала. Это был единственный юноша, который сделал попытку поцеловать ее. Сейчас, через 14 лет, Вирджиния поняла, что напрасно не позволила тогда этому мальчику поцеловать себя.