Виктория Холт - Шестая жена Страница 14

Но мысль о Екатерине была невыносима. После ее смерти прошло слишком мало времени, он не успел еще разлюбить ее. Но она тоже носила имя Ховардов. Она тоже принадлежала к этому проклятому роду.

Он не должен распалять себя. Доктора запретили ему сердиться, иначе снова придется ставить пиявки. Нет! Надо думать о более приятных вещах. Например, о леди Латимер, которая выглядела весьма привлекательно, но сидела слишком далеко от него.

И король прорычал:

— Пододвиньте стул леди Латимер поближе ко мне. Я хочу поговорить с ней.

Слуги перетащили ее стул поближе к королю, и она медленно подошла вслед за ними. Отодвинув стул немного назад, Катарина спросила:

— Позволит ли мне ваше величество сесть?

— Разумеется, — ответил король, схватив ее стул и пододвигая его поближе. — Забудьте о церемониях, леди Латимер, мы хотим поговорить с вами.

— Постараюсь, ваше величество.

— Я понимаю ваши чувства и аплодирую им. Я ценю скромность в женщинах.

Он сидел очень близко и обратил внимание на ее прекрасную кожу — свидетельство цветущего здоровья. Король решил, что никто не даст ей ее тридцати лет.

«Как хороша эта женщина! — подумал он. — Мне нравится ее несокрушимое спокойствие. Мне нравится уважение, которое она демонстрирует своему королю. Это не легкомысленная девчонка. Она не похожа ни на Анну Болейн, ни на Екатерину Ховард. Может быть, она не так красива, как они, но она добрая и скромная женщина. Именно таких женщин я и хотел бы видеть при своем дворе».

— Поверьте мне, леди Латимер, — произнес король, — мое доброе отношение к вам не знает границ.

— Ваше величество так милостивы ко мне.

— Я всегда милостив к тем, кто радует нас. А теперь, Сюррей, послушаем стихи, о которых так много говорят.

Сюррей с небрежной грацией вышел вперед. Его наряд был продуман до мелочей и великолепием мало отличался от королевского. Его голубой бархатный берет сверкал золотом, а камзол был расшит белыми и голубыми лентами, синие чулки по цвету гармонировали с беретом и камзолом, весь он сиял алмазами и сапфирами. Молодой поэт держал себя с поистине королевским величием; поговаривали, будто бы Сюррей хвалился, что его семья имеет больше прав на престол Англии, чем Тюдоры.

«Если бы только можно было доказать, что Сюррей и вправду говорил это, — подумал король, — эта красивая голова тут же рассталась бы со своими плечами».

— Это небольшое стихотворение, — объявил молодой придворный, — о том, как стать счастливым. Оно понравится вашему величеству.

— Ну что ж, послушаем мудрые советы. Я горю желанием узнать, как обрести счастье в жизни. — Генрих поймал взгляд Катарины и заговорщически улыбнулся ей, отчего она вся задрожала. — Но мне кажется, милорд граф, что вы слишком молоды, чтобы знать это.

Гардинер, сидевший рядом с королем, заметил:

— Молодые, ваше величество, всегда считают себя умнее других. Когда же становятся старше, они уже не так уверены в этом.

Генрих переменил положение ног, застонав и сморщившись от боли.

— Ну, начинайте же, — нетерпеливо произнес он, — прослушаем стихи и покончим с этим.

Сюррей стоял в элегантной позе, держа в одной руке свиток и небрежно положив другую на сверкавший драгоценными камнями камзол.

«Наглый молодой дурак!» — подумал король; он ненавидел его в эту минуту только лишь за то, что Сюррей был одним из самых красивых мужчин при дворе.

Генрих ненавидел всех красивых мужчин, ибо в их окружении особенно остро чувствовал свою старость и немощь. Ему было особенно трудно смириться с этим, ибо в свое время его называли самым красивым принцем христианского мира, который неутомимо предавался всем мужским забавам и был королем, — нет, напомнил он себе, хмуро глядя на Сюррея, тогда еще только будущим королем.

Сюррей начал читать:

В супружестве, я полагаю,

Счастье приносит нам вот что:

Богатство, доставшееся в наследство,

А не погоня за ним, сжигающая все силы.

На чем и зиждется спокойствие души.

Друг — ровня тебе, не завидующий,

Не стремящийся управлять тобой и поучать тебя;

Здоровая жизнь без болезней;

Налаженный быт.

Умеренность в пище, еда простая, без изысков;

Истинная мудрость в сочетании с простотой,

Спокойные ночи, забвенье от забот,

Разум, не одурманенный винными парами.

Абсолютная верность жены,

Которая спит так, что обманывает саму ночь,

Удовлетворенная своим благосостоянием,

Не призывающая смерть и не боящаяся мужа.

Пока поэт читал, король ерзал на стуле, а все присутствующие поражались смелости Сюррея, поскольку он должен был знать, что подобные советы вызовут у короля неприятные воспоминания. Все эти слова о спокойном сне, о здоровье и — что еще лучше — о верных женах! Сюррей просто дурак. С чего это ему вдруг вздумалось дразнить быка — неприятностей захотелось?

Когда Сюррей закончил читать, в комнате воцарилась тишина. Все ждали, когда король выскажет свое мнение, — глупо было бы хвалить стихи, которые, скорее всего, не понравились его величеству. — Браво! — наконец прорычал король. — Размер стиха недурен, Сюррей.

Сюррей низко поклонился.

— Я рад, что мои простые стихи доставили моему всемилостивейшему суверену удовольствие.

— Не такие уж и простые! — вскричал Генрих. — Совсем не простые. — Он огляделся. — А что вы думаете, Гардинер? Епископ должен ценить хорошие стихи. И вы, господин Райотесли? Могу поклясться, что вы слышали достаточно много стихов, чтобы судить об их качестве.

Король знал, что Гардинер всегда скажет то, чего от него ждали.

— Мы слышали стихи вашего величества, сир.

А Райотесли, думавший о том, как возвыситься в глазах короля, и знавший верный путь к его сердцу, добавил:

— Ваше величество задали такой высокий уровень...

Однако нельзя было позволять, чтобы все комплименты исходили только от католиков. Сэр Томас Сеймур перебил Райотесли:

— Стихи показались мне хорошими, но я грубый моряк и плохо разбираюсь в поэзии. Я люблю стихи вашего величества, это правда...

Но Генрих перебил его:

— Я считаю, что стихи хорошие.

Как они все ему надоели, за исключением сидевшей рядом женщины. У него так долго не было жены. А он тут теряет время.

— Леди Латимер, — мягким голосом спросил король, — а что вы думаете о стихах?

Катарина нервно ответила:

— Мне они понравились, ваше величество. Очень понравились.

— Понравились? А вы что, хорошо разбираетесь в поэзии, леди Латимер?

— Боюсь, что нет, сир. Я только...

— А! — вскричал Генрих. — Вы очень скромны, но я верю, что ваше суждение об этих стихах гораздо справедливее, чем суждения людей, которые поспешили высказать нам свое мнение. Мне хочется услышать ваше мнение о стихах вашего суверена.