Симона Вилар - Светорада Янтарная Страница 14

Вздохнув, Светорада извинилась перед соседками по столу и покинула их. Гости продолжали беседу, пробуя новые блюда, которые расторопные слуги подавали на стол. На сей раз это была рыба, по традиции приправленная корицей, гвоздикой, индийскими специями, грибами, уксусом, медом, виноградным соком и укропом. Запивать рыбу полагалось неразбавленным вином, терпким и ароматным, и некоторые гости заметно охмелели. Поэтому, когда звуки хора неожиданно смолкли и зазвучал бубен, к которому присоединились приятные мелодичные переливы, издаваемые арфой и кифарой,[39] они стали удивленно озираться.

Сперва улыбающиеся юные слуги посыпали мрамор пола легкими розовыми лепестками, потом на полукруглом проеме, ведущем в триклиний, откинулся занавес и в зал ровной вереницей стали входить танцовщицы. Гости оживились, а некоторые даже пьяно трясли головами, когда заметили впереди юных танцовщиц саму хозяйку поместья.

Обычно в Византии знатные ромейки не позволяют себе плясать на пирах, однако Ипатий, знавший, как дивно умеет танцевать его княжна и как она любит танцы, не посмел ей перечить, когда она выказала желание примкнуть к хороводу набранных в окрестностях девушек. Сейчас Светорада гордо и величаво шла среди них, ее золотистые глаза в обрамлении янтарных украшений ярко блестели, а движения были необычайно грациозны. К тому же танец был вполне пристоен: плясуньи едва ли показывали пирующим больше своих босых ножек, выглядывающих из– под длинных юбок.

Танцовщицы, двигаясь под звуки резкой и своеобразной музыки, то кружили тесными группками, то плавно выстраивались в одну цепочку. Светорада хорошо поработала с плясуньями, в их танце чувствовалась слаженность, одинаковые движения рук уподоблялись колыханию ячменных колосьев, а в изящных наклонах стана, когда они, соединив пальцы, проскальзывали в некоем замысловатом узоре, казалось, таилось нечто, что нельзя было назвать даже скромностью… Скорее гордостью. И только эти босые ножки, которые мелькали среди то и дело взметающихся ароматных розовых лепестков, могли смутить воображение зрителей, считавших это вызовом, напоминанием о телесности, о ее соблазнах и греховности.

Между тем величавые звуки арфы сменились более живым и быстрым ритмом, девушки сходились и расходились все быстрее, плавно кружились, на их разрумянившихся лицах сияли улыбки, а распущенные волосы словно летели вслед за ними. Они все живее двигались то в одну, то в другую сторону, пока не выстроились перед зрителями полукругом, грациозно подняв руки. Миг – и музыка смолкла, плясуньи замерли. Наступила тишина. Но лишь на миг. Потом раздались рукоплескания.

Ипатий первый встал, хлопая в ладоши, а там и Агир поднялся, и иные гости. Женщины, невольно пораженные и смущенные тем, что произошло, тоже били в ладоши, только не смели встать. Некоторые улыбались, когда девушки и госпожа Ксантия выходили из триклиния, и даже ворчливая Анимаиса заметила, что некогда в самом Палатии при второй императрице Зое исполнялись такие танцы, причем августа тоже принимала в них участие. Тем не менее Анимаиса не удержалась, чтобы не добавить ложку дегтя в мед, и сказала, что об упомянутой ею императрице Зое из рода Заутца поговаривали, будто она была бесстыжей и распущенной особой. Однако ее муж Агир со своего места громко добавил, что это не мешало Зое Заутца быть обворожительной женщиной, а император Лев любил супругу без памяти и долго ее оплакивал, когда она внезапно скончалась.

Веселый и счастливый Ипатий, откинувшись на спинку кресла, вдруг заметил, что его брат Зенон сидит с каким– то оторопелым видом.

– Что, достойный препозит, сейчас подобные развлечения не практикуются в Священном Палатии?

Зенон медленно повернул к нему свое круглое, как луна, лицо.

– Практикуются. В Палатии вообще много позволено. Однако знаешь, брат, я все время думал, кого напоминает твоя славянская возлюбленная. Сдается мне, что она похожа и ликом, и повадками на бывшую императрицу.

– А ведь и впрямь так, – поддержал Зенона сидевший с другой стороны Агир. И, помедлив, произнес: – Странно.

Позже, когда пир был окончен и гости разъехались, Ипатий увидел Зенона на опоясывающей усадьбу галерее. Евнух задумчиво смотрел на плывущую высоко в небе луну и даже не повернулся, когда Ипатий подошел и встал рядом. Какое– то время они так и стояли, глядя на озаряемое луной небо, похожее на темное вино, в которое подмешали воду. На его фоне высившиеся в саду кипарисы и тополя, тонкие и неподвижные, казались замершими стражами. Ночная роса уже принесла прохладу и прибила пыль, появились летучие мыши, стрекотали цикады.

– Ну и что ты, строгий исполнитель церемониалов, скажешь о нашем пире в Оливии? – позевывая, спросил наконец Ипатий и перекрестил рот. – Не шокирован ли ты нашими простыми сельскими нравами?

– Меня шокировало иное, – ответил препозит двора, не поворачиваясь к брату. – И слепец бы увидел, насколько ты популярен в феме Оптиматы. И все твои гости, начиная с главы сената и заканчивая вдовой Прокопией, просто преклоняются перед тобой… может, даже любят. Последнее было бы совсем неплохо, если бы ты имел репутацию верного человека в глазах священнейшего базилевса. Но он думает о тебе иначе. Считает, что ты упрямый и богатый динат,[40] сторонишься особы Льва Македонянина,[41] особенно теперь, когда мятежный Дука ищет себе союзников…

– Я верен Льву Мудрому! – Ипатий резко повернулся, так что даже звякнули драгоценные подвески его расшитого оплечья. – Беру в свидетели небо, у меня и в мыслях нет изменять светлейшему!

Но Зенон продолжил, словно и не заметил реплики брата:

– И если слухи о твоей популярности дойдут до пребывающего в Ираклии Понтийской кесаря Александра… Царственный Александр, человек недобрый и наслаждающийся интригами, легко сочинит что– нибудь такое, что скомпрометирует тебя, и ты окажешься в немилости при дворе. Поэтому я вновь прошу тебя, Ипатий, – повернулся к брату Зенон, – возвращайся как можно скорее в Константинополь, пади к ногам Льва Философа, светлейшего и Богом избранного, докажи свою верность, служа ему.

Ипатий склонился, опершись локтями о мрамор балюстрады. Он задумался о том, что недавно сообщил ему Прокл: корабль патрикия с закупленными кожами уже вышел из Херсонеса, но все– таки было бы желательно дождаться его прибытия, чтобы сообщить капитану, с кем иметь дело в Константинополе. А после этого ему уже ничто не помешает вернуться в столицу.

– Через несколько дней праздник святого Пантелеймона.[42] Мы отстоим со Светорадой в церкви монастыря литургию и начнем сборы. Тебя это устроит?