Барбара Картленд - Пламя любви Страница 14

Только одна цель, один рубеж остался у него в жизни — смерть. А между смертью и днем сегодняшним тянулись серые дни, серые часы, в которых ему составляли компанию лишь его собственные серые мысли.

Но сейчас, глядя Моне в лицо, он вдруг почувствовал: что-то в нем всколыхнулось.

Он всегда считал, что красивее женщины не встречал, но сейчас ее нежное овальное личико освещалось какой-то новой, одухотворенной красотой, словно прелестные черты его стали прозрачными и сквозь них просвечивало неугасимое, бьющее ключом пламя жизни.

— Как я рад, что вы вернулись!

Эти простые слова он произнес так, как иззябший путник протягивает руки к огню.

— Спасибо за добрые слова, — ответила Мона. — Я сомневалась, что меня здесь встретят радостно.

— Почему же? — ответил он. — Без вас здесь было тоскливо. Некоторые очень скучали — например, ваша матушка: она считала дни до вашего возвращения.

— Бедная мамочка! Пожалуйста, не упрекайте меня, — мне и так перед ней стыдно. Няня мне уже высказала все, что думает по этому поводу, — вы, должно быть, представляете, что это значит.

— Еще бы! — рассмеялся Стенли Гантер. — Рядом с вашей няней я всегда чувствую себя маленьким мальчиком. На прошлой неделе она пришла ко мне сообщить, что на могилах на кладбище лежат давно увядшие цветы, — и казалось, вот-вот поставит меня в угол за то, что я не позаботился их убрать!

— Милая няня! Мне кажется, все мы для нее дети. Вообще, нянюшки, по-моему, это такая особая порода женщин — ни Бога, ни человека не боятся. Хорошо им живется, наверное!

— А вы… неужели вы кого-то боитесь? — спросил Стенли Гантер.

— Разумеется! — живо ответила Мона. — Боюсь множества людей — и, должна признаться, особенно женщин.

«А из них особенно — вашу жену», — подумала она, но вслух этого, конечно, добавлять не стала.

— Куда вы идете? — спросила она.

— Да вот… гм… иду в Коббл-Парк спросить майора Меррила, нельзя ли устроить у него в поместье вечеринку для девушек из Земледельческих дружин[6]?

На самом деле ничего подобного Стенли Гантер делать не собирался. Верно, временами ему приходило в голову, что «земледельческих дружинниц» в округе много, жизнь у них нелегкая и монотонная, и, может быть, стоило бы организовать для них что-нибудь этакое… но вялость и безразличие ко всему мешали додумать эту мысль до конца.

Да и не все ли равно, будет он что-то делать или нет? Даже когда он ничего не делает, все идет своим чередом.

Но сейчас он вдруг ощутил прилив энергии и интереса к жизни. Почему бы в самом деле не сделать то, что он давно собирался, но все откладывал на потом?

Эти новые чувства вызвала в нем Мона. Теперь он вспомнил: она всегда обладала этим странным свойством — умела заряжать энергией и побуждать к деятельности его самого, а быть может, и других.

Она ничего не требовала, даже не предлагала, но каждый мужчина, оказавшись с ней рядом, загорался страстным желанием жить и жаждой свершений.

— Вечеринку? Отличная мысль! — воскликнула Мона. — Обязательно приду — не забудьте меня пригласить! Хочу посмотреть на Майкла в окружении прекрасных дам!

— Многие из них работают на его землях, — ответил Стенли Гантер. — Мы рады, что он вернулся, хоть мне и известно, что он тоскует по армии.

— Он сильно хромает.

— Да, и боюсь, что хромота останется на всю жизнь, — ответил викарий. — Но он совершил настоящий подвиг, и я рад, что правительство оценило его по заслугам.

— О чем это вы? — поинтересовалась Мона.

— А разве вам не говорили? Он получил орден «За выдающиеся заслуги».

— Нет, я ничего об этом не слышала. А что он сделал?

— Уже раненный, прополз почти четверть мили к брошенному пулемету и с помощью лишь одного сержанта — того потом убили — сдерживал вражеские силы почти двадцать минут, пока не подоспело подкрепление и позиция не была спасена.

— Как это похоже на Майкла! — заметила Мона. — Он никогда не сдается. Кажется, ничто не способно его сломить.

— Гм… не знаю, никогда об этом не думал, — проговорил Стенли Гантер. — Впрочем, я вообще не большой знаток характеров и часто не понимаю людей, даже хорошо знакомых.

— Быть может, для некоторых из нас это и к лучшему, — с улыбкой ответила Мона; однако от викария не укрылось, что взгляд ее омрачился.

«Неужто и она боится людей?» — подумалось ему.

Как и все прочие, он привык думать, что Мона идет по жизни смеясь, словно актриса на сцене, не слушая ни аплодисментов, ни свиста зрителей.

Но сейчас он вдруг ощутил, что совсем ее не понимает. Хотел сказать ей что-то утешительное, ободряющее — и не мог найти слов.

«Ну и болван же я! — сердито думал он. — За ее внешней беззаботностью что-то кроется — быть может, какая-то трагедия, — а я ничего не могу понять!»

Удушающее чувство своей ничтожности нахлынуло на священника. Что он за пастырь душ, если самые обыкновенные люди из маленького деревенского прихода остаются для него тайной за семью печатями! Сжав кулаки, Стенли Гантер мысленно поклялся себе это исправить.

«Я не позволю всему этому взять надо мной верх!» — говорил он себе и в глубине души знал, что неопределенное «все это» следовало бы заменить местоимением в женском роде.

Он судорожно искал слова — и наконец нашел, хоть и не те, которые хотелось бы услышать Моне:

— Я часто вспоминаю вашу свадьбу. Это был прекрасный праздник для всей деревни.

— Правда? — ответила Мона, и горькая улыбка тронула ее губы.

Ничего там не было «прекрасного», и Стенли Гантер кривил душой. Свадьба Моны была шумной, роскошной — и фальшивой от начала до конца.

Поначалу они с Недом хотели пожениться тихо, без огласки. Точнее, этого хотела она, а Нед согласился с тем, что после всей газетной шумихи, связанной с ее именем, лучше всего будет обвенчаться в деревенской церкви, в присутствии лишь ее матери и шафера.

Вот только Нед ничего не умел делать тихо.

Разумеется, он проболтался! Все рассказал нескольким друзьям и пригласил их на свадьбу.

С самого утра на деревенской улочке один за другим припарковывались шикарные автомобили. А когда Мона, в простеньком, второпях купленном атласном платье и старинной фате, в которой венчались ее бабушка и прабабушка, вошла в церковь, там уже яблоку было негде упасть.

Были здесь, разумеется, и деревенские; но кроме них — друзья Неда, такие же бесшабашные юные аристократы, спортсмены, жокеи, случайные знакомые со скачек, из баров и ночных клубов и разряженные женщины с букетами орхидей.

Нед был богат и денег не считал, так что все наперебой спешили доказать ему свою дружбу и сделаться для его молодой супруги такими же незаменимыми, как и для самого Неда в его холостяцкие деньки.