Филиппа Грегори - Земля надежды Страница 14

Почти месяц Джей вместе с индейской девочкой провели в шалаше, построенном ею. Каждый день с утра они садились в каноэ и уходили все дальше и дальше. Потом она причаливала и ловила рыбу или ставила ловушки на птиц, пока Джей исследовал лес и находил все новые и новые сеянцы среди весеннего подроста. В свете заходящего солнца они дружно гребли назад к дому, к своему маленькому лагерю. Джей возился со своей коллекцией, а она, готовя ужин, ощипывала птицу или чистила рыбу.

Время приобрело мощное сказочное качество. Между ними возникли отношения, не похожие ни на что. Скорбящий мужчина и молчаливая девочка день за днем работали бок о бок, и между ними возникла связь, которая становилась все крепче, не нуждаясь в словах.

Джея целиком поглотило одно из величайших удовольствий, которое только может быть даровано человеку, — открывать новую страну, страну, совершенно ему незнакомую. А девочка, избавленная от условностей и опасностей Джеймстауна, демонстрировала все свое умение жить в лесу, действовала по правилам и законам своего народа, впервые избавленная от критически настроенных белых, наблюдающих за каждым ее шагом, порицающих и осуждающих все, что бы она ни делала. Вместо этого рядом с ней был только один человек, который улыбался доброй улыбкой и позволял ей учить его, как жить среди деревьев.

Они никогда не обменивались словами. Джей разговаривал с ней так же, как он разговаривал со своими маленькими растеньицами на грядке, которую она сделала для него — просто ради удовольствия слышать свой собственный голос и для того, чтобы сохранить ощущение того, что между ними существует связь. Иногда она кивала и улыбалась ему, или тихонько мычала в знак согласия, или смеялась, но никогда не говорила ни слова, ни на своем, ни на его языке. И в конце концов Джей поверил, что судья был прав и что она немая.

Он хотел помочь ей заговорить. Он хотел научить ее английскому языку. Он не мог себе представить, как она выживает в Джеймстауне, где с ней разговаривали на языке угрожающих взмахов руки и подзатыльников. Он показывал на дерево и произносил «сосна», он показывал ей лист и произносил «лист». Но она только улыбалась и отказывалась повторять слова, которые он говорил ей.

— Ты должна научиться говорить на английском языке, — старался убедить ее он. — Как ты можешь жить, не понимая ничего из того, что тебе говорят?

Девочка качала головой и склонялась над своей работой. Она сгибала упругие зеленые прутья и плела из них какую-то сетку. Под его взглядом она завязала последний узел и подняла готовую работу, чтобы показать Джею. Он был настолько невежествен, что не мог даже догадаться, что именно она сделала. А она очень гордо улыбалась.

Она положила свое хитроумное изделие на землю и отступила на пару шагов. Она упала на четвереньки, изогнула спину и поползла к сетке, вытянув руки перед собой, изогнув ладони как клювы и хлопая ими. Сразу стало понятно, что она — лобстер.

Джей засмеялся.

— Лобстер! — сказал он. — Скажи «лобстер»!

Она откинула волосы, там, где они слева падали на лицо, и потрясла головой в знак отрицания. Она изобразила поглощение пищи, как будто хотела сказать «Нет. Есть лобстера».

Джей показал на ловушку.

— Ты что, сделала ловушку для лобстеров?

Она кивнула и поставила ее в каноэ, приготовив все для того, чтобы установить ее на рассвете следующего дня, когда они отправятся в свой ежедневный поход.

— Но ты должна научиться говорить, — настаивал Джей. — Что ты будешь делать, когда я уеду назад, в Англию? А если твою маму снова посадят в тюрьму?

Она покачала головой, отказываясь понимать его. Потом вытащила прутик из костра и пошла к реке. Джей замолчал, уважая ритуал пускания табака по воде, который повторялся на рассвете и в сумерках и которым она отмечала переход от дня к ночи и обратно к дню.

Он забрался в шалаш и притворился, что спит, для того чтобы она могла тоже забраться внутрь и лечь спать рядом с ним, не испытывая страха. Это был его собственный ритуал, придуманный для того, чтобы уберечь их обоих от его растущего влечения к ней.

Только в самую первую ночь, когда он устал от гребли, он заснул сразу, как только закрыл глаза. Все другие ночи он лежал рядом с ней без сна, прислушиваясь к ее еле слышимому дыханию, наслаждаясь чувством близости. Он не желал ее, как мог бы желать женщину. Это было чувство гораздо более утонченное и сложное. Как будто какой-нибудь драгоценный и редкий зверек вдруг доверился бы ему, выбрал бы его и согласился отдохнуть рядом с ним. От всего сердца он не хотел ни испугать ее, ни потревожить. От всего сердца он хотел только протянуть руку и погладить этот гладкий красивый бочок.

Физически она была самым красивым объектом, который он когда-либо видел. Даже его жена Джейн никогда не появлялась перед ним обнаженной. Они всегда занимались любовью, путаясь в одежде, обычно в темноте. Его дети с самого рождения были спеленаты так же туго, как шелковичные черви в кокон. А как только они начинали ходить, их наряжали в крошечную версию взрослых одежек. Джей никогда не видел ни одного из них голеньким, он никогда не купал своих детей, никогда не одевал их.

Игра света на обнаженной коже была для него чем-то совершенно новым. И он обнаружил, что, когда девочка работала рядом с ним, он наблюдал за ней с чувством чистого удовольствия от того, что видел ее округлые руки и ноги, силу ее юного тела, прелестную линию шеи, изгиб спины, таинственное гнездышко ее чувственности, когда взгляд его падал под маленький кожаный фартучек.

Конечно, он думал о том, чтобы дотронуться до нее. Небрежное замечание господина Джозефа не насиловать ее было равнозначно допущению такой возможности. Но Джею не могло даже в голову прийти причинить ей боль, точно так же, как он не смог бы раздавить скорлупку птичьего яйца в шкафу с коллекцией в Ламбете. Девочка являла собой пример такой чистой и бесхитростной красоты, что он хотел только касаться ее, ласкать ее. Когда он задумывался над тем, что же все-таки он мог вообразить, что же он все-таки хотел сделать с ней, то понимал — больше всего он хотел бы забрать ее, взять с собой в Ламбет, привести в теплую, залитую солнцем комнату с редкостями, где она была бы самым прекрасным экспонатом из всех.

Джей совершенно забыл о времени, но однажды утром девочка начала снимать листья с крыши маленькой хижины и развязала деревца. Они распрямились, неповрежденные, только почти незаметный изгиб стволов выдавал тот факт, что им пришлось побыть опорами стен и стропилами крыши.

— Что ты делаешь? — спросил Джей.

Она молча показала ему в том направлении, откуда они приплыли. Пора было возвращаться.