Джулия Энн Лонг - Соблазн и страсть Страница 14

— О, Сабрина, пожалуйста, сыграй нам еще. Мы с удовольствием послушаем, чтобы чуть отдохнуть после танцев. Знаешь, у меня голова до сих пор кружится…

Окинув взглядом комнату, Сабрина увидела, что все танцевавшие уже расселись по своим местам. И теперь все они смотрели на нее вопрошающе. А вот Джеффри — во всяком случае, ей так показалось — как-то странно смотрел на графа. И даже более того, во взгляде молодого священника были возмущение и гнев. Однако он тут же отвернулся, и Сабрина решила, что вполне могла ошибиться. «Да, возможно, мне просто показалось», — подумала девушка.

Тут граф вдруг ткнул пальцем ноты и проговорил:

— Ну что же вы, дорогая?

— Да-да, конечно, — пробормотала Сабрина. — Благодарю вас за столь высокую оценку моих способностей. — Усевшись поудобнее, она добавила: — Мне будет очень приятно сыграть для вас что-нибудь еще.

И она снова заиграла. Сначала робко, затем все увереннее. И теперь в мелодии, которую она исполняла, были и неподдельная страсть, и, пожалуй, даже веселье и чувственность. Охваченная каким-то неведомым ей прежде вдохновением, Сабрина почти забыла о слушателях; сейчас она играла уже не столько для них, сколько для себя. Во всяком случае, она не обращала внимания на графа, хотя тот аккуратнейшим образом переворачивал лежавшие перед ней нотные листы.

Наконец прозвучал заключительный аккорд, и туше было безукоризненным, точным и плавным, а звук от последней клавиши словно повис в воздухе, наполнив его мучительным трепетом. Когда же звук этот окончательно затих, Сабрина выпрямилась и осмотрелась. Все молча взирали на нее, и тишина, воцарившаяся в комнате, казалась оглушительной. Но более всего Сабрину поразили лица слушателей — все смотрели на нее с благоговением, а Мэри даже утирала платочком глаза. И только Джеффри казался каким-то подавленным и растерянным.

Прошло еще несколько секунд, и граф захлопал в ладоши, а затем дружно захлопали и все другие, только синьора Ликари воздержалась, но Сабрину это нисколько не смутило. Она покраснела и потупилась в смущении.

Однако было ужасно приятно, настолько приятно, что даже сердце у нее в груди гулко заухало, и все тотчас же повернулись в ее сторону.

Высокая и элегантная синьора Ликари поднялась с кресла и направилась к фортепиано с таким видом, как будто ее вызывали на сцену аплодисментами. Очевидно, в небесных сферах что-то случилось, если уж синьора Ликари вознамерилась спеть.

Роуден с Уиндемом выразительно переглянулись, однако ни один из них не произнес ни слова, казалось, они боялись каким-нибудь неосторожным замечанием рассердить певицу — в этом случае она почти наверняка вернулась бы обратно в кресло.

Молча, поднявшись из-за фортепиано, Сабрина освободила место для графа. Усевшись, он даже не взглянул в ее сторону — его внимание было целиком сосредоточено на Софии. Проходя мимо Сабрины, певица кивнула девушке с таким видом, будто та в этом доме была прислугой.

Сабрина догадывалась, что граф очень хорошо играет. Впрочем, догадаться об этом было не так уж сложно. У него были необычайно длинные и изящные пальцы, словно созданные для точных и быстрых движений. Покосившись на Софи, он взял несколько первых аккордов какой-то минорной элегии. И синьора Ликари тотчас же вскинула голову и запела.

От первых же звуков ее голоса у Сабрины мурашки по спине пробежали от столь чудесного голоса — грудного, чистого и сладострастного, казалось, что он мог принадлежать только такой утонченной и обворожительной женщине, как София. Она владела своим голосом мастерски, как музыкант-виртуоз инструментом.

Элегия лилась легко и свободно, и все слушали певицу, затаив дыхание. Сабрине же казалось, что ее волшебный голос проникал в самое сердце, искушал и зачаровывал, и не было сил противостоять этому наваждению. Она изначально была предубеждена против Ликари, однако голос певицы покорил Сабрину, он был настолько восхитительным, что за него можно было бы простить почти любую выходку или бестактность.

«Вот именно, почти любую», — промелькнуло у Сабрины. И она тотчас же подумала о том, что вела бы себя совсем иначе, даже если бы обладала таким же талантом, как у синьоры Ликари. Хотя, наверное, ей все-таки не следовало осуждать Софию. Ведь очень может быть, что такой необыкновенный талант каким-то образом повлиял на ее характер, так что она просто не могла вести себя по-другому.

Тут синьора Ликари умолкла, и в тот же миг стихла и музыка. Все дружно зааплодировали, и казалось, что этим аплодисментам не будет конца. «Но ведь аплодировать чуду нелепо и даже глупо», — неожиданно подумала Сабрина. Тем не менее, она тоже хлопала в ладоши, потому что не знала, как еще могла бы выразить свое восхищение. Что же касается синьоры Ликари, то она воспринимала аплодисменты с таким видом, как будто ничего другого и не ожидала.

Покосившись на графа, Сабрина невольно вздохнула. Роуден взирал на Софию с восторгом и благоговением, и было совершенно очевидно, что он начисто забыл о скромной дочери викария из провинциального Тинбюри. Как ни странно, но ей вдруг стало от этого ужасно больно и обидно, и даже сердце заныло от уколов уязвленного самолюбия. Конечно же, ее игра никогда не вызовет у графа такого восхищения. Вот только почему она сейчас так из-за этого переживала? Ведь раньше ей никогда не требовалось восхищение слушателей… Или она заблуждалась? Неужели ею всегда владела подобная гордыня? «Ах, наверное, это все из-за графа», — с некоторым раздражением подумала Сабрина. Хотя она понятия не имела о том, как именно он на нее повлиял.

Немного помедлив, она взглянула на Джеффри; ей вдруг стало любопытно, подпал ли он под влияние синьоры Ликари. Но Джеффри, к ее удивлению, сидел с совершенно непроницаемым лицом. Хотя, возможно, он просто делал вид, что нисколько не восхищается певицей. Сабрине очень хотелось, чтобы Джеффри посмотрел на нее, но он сидел, уставившись в одну точку и, казалось, ничего вокруг не замечал. Она перевела взгляд на Мэри, и та с улыбкой пожала плечами, как бы давая понять, что удивлена восторгами слушателей, Но Сабрина давно уже знала, что ее подруга совершенно равнодушна к пению.

Поздно вечером, когда гости разошлись по своим комнатам, граф с Уиндемом решили, по обыкновению, сыграть перед сном партию в бильярд.

— Мне хотелось бы, Рис, чтобы ты ответил на один вопрос, — обратился художник к хозяину, склонившемуся над бильярдным столом. — Скажи, что более удивило тебя в этот вечер?

Граф перекатил в зубах сигару и глухо пробормотал:

— Если не считать каприза Софи, ты это хотел сказать?

Уиндем весело рассмеялся.