Мэдлин Хантер - Лорд-грешник Страница 14

Твердое давление на спину заставило Брайд выгнуться к нему, и тут же рука графа двинулась вниз, поглаживая ей бок. Это было бы еще чудеснее, если бы одежда не защищала ее кожу. Пробравшись под сюртук, рука обхватила ее грудь и начала медленное движение. Брайд стиснула зубы, про себя умоляя его не останавливаться, но долгий поцелуй все же закончился, и мягкие волосы коснулись ее лица. Открыв глаза, она увидела его склоненную голову: Линдейл целовал ее грудь сквозь ткань рубашки. Наслаждение становилось почти невыносимым…

Над склоненной головой Брайд увидела небо, землю, часть долины… Реальность на миг ослепила ее… и тут же вернула в знакомый мир, к осознанию того, кто находится рядом, и что с ней произошло.

Она резко толкнула графа в плечо, и он выпустил ее из объятий. Брайд тут же отскочила. Линдейл не произнес ни слова, но смотрел на нее с таким выражением, словно был уверен: протяни он к ней руки, и она не откажется повторить все заново.

Негодуя на себя, Брайд молча пошла к коню и вставила ногу в стремя. Гнедой был слишком высок для нее, и ей никак не удавалось сесть в седло; но, хотя она понимала, что выглядит глупо, спрыгнуть на землю означало проявить слабость…

И тут Линдейл подхватил ее сзади под ягодицы, на миг задержал и подтолкнул к седлу.

Когда Брайд развернула жеребца, граф остановил его, притянул ее за руку к себе и поцеловал. Это был властный, хозяйский поцелуй, так что Брайд едва вырвалась.

– Вы негодяй, лорд Линдейл!

– Да, и вы совсем не огорчены этим, мисс Камерон.

Брайд попыталась найти достойный ответ, но путаница в голове никак этому не способствовала. Проклиная себя за глупость и слабость, она помчалась галопом по склону холма вниз, словно там могла оказаться в безопасности.

Глава 5

Пока Брайд неслась в долину, как будто за ней гнался сам дьявол, упомянутый дьявол наблюдал сверху, как постепенно уменьшается ее фигурка с летящими по ветру рыжими волосами.

Она бежала не от него, он точно знал это. Конечно, ему доводилось быть негодяем с женщинами, но только не сегодня. Он дал ей массу возможностей остановить его, и что же? Она долго и охотно принимала его ласки, чуть с ума его не свела, а потом вдруг решила изобразить из себя оскорбленную девственницу. Это все равно что, открыв дверь, пригласить его переступить через порог, а потом вдруг и захлопнуть дверь прямо у него перед носом.

Медленно утихающее разочарование вылилось в серию проклятий, брошенных ей вслед.

Тем не менее, Эван понимал, что Брайд действовала без всякого расчета. Она уже полностью сдалась, но потом ее что-то испугало – что-то, должно быть, связанное с тем портретом. Может, ей испортили удовольствие мысли о «друге»? Эван подозревал, что Брайд предпочитала идеализировать бывшего любовника, лишь бы не принять унизительную правду. Если так, она будет жить здесь, пока не поседеет, дожидаясь возвращения человека, который распалил ее страсть и потом сбежал от нее. Что ж, такое часто случается с женщинами: это связано у них со странными иллюзиями, которыми они окружают любовные отношения, считая, что физическое удовольствие должно быть чем-то большим, чем просто наслаждением. Уж лучше бы стихотворцы перестали использовать язык религиозных абстракций, когда пишут о страсти. Подобный подход всегда приводит к одним несчастьям.

Когда Эван сел на коня, Брайд уже превратилась в маленькую точку, двигающуюся к дому. Что ж, он еще немного проедется, а после возвращения объяснит все. Он откроет ей великую истину, которую знал сам: чувственное наслаждение украшает жизнь, без него это не жизнь, а лишь жалкое существование, и поэтому незачем бегать от страсти. Занятие любовью замедляет бег времени, создает маленькие вечности полного совершенства, но только если отдаешься чувствам открыто и свободно.

Вряд ли его приезд сюда принесет успех в делах, зато он будет уверен хотя бы в том, что эта молодая необыкновенная женщина не погубит свою жизнь, не похоронит свою женственность, тоскуя по никчемному другу.

Она бежала не от него. Она бежала от себя. Заведя гнедого в конюшню, Брайд увидела там белую кобылу и сразу поняла, что Джоан вернулась.

Она вошла в дом через кухню, где сестры и Джилли собрались вокруг дымохода. Майкл снял рубашку, и женщины как завороженные смотрели на упругие мышцы его спины, пока он чистил палкой трубу.

Как раз в тот момент, когда Брайд закрывала дверь, на голову и плечи Майкла посыпалась сажа, а громадный комок черной соломы упал ему на спину.

Весь покрытый сажей, Майкл повернулся и увидел солому.

– Какого черта она там оказалась? – рыкнул он.

– Это, должно быть, гнездо, – охотно пояснила Мэри.

– Да-да, – подтвердила Джоан. – Какая-то большая птица свила гнездо на верху дымохода, а ветер сдул его вчера в трубу.

– По-моему, на гнездо совсем не похоже. – Майкл поморщился.

– У нас тут есть птицы, которые делают именно такие гнезда, – успокоительно произнесла Анна. – Очень необычные, с голубыми крыльями и серебряными хвостами.

– Серебряными хвостами?

– У них еще красные перья, а величиной они с…

– Джоан, разве ты не видишь, что нашему гостю нужна вода для мытья? – бесцеремонно вмешалась Брайд в эту идиллию. Дай Анне волю, ее воображение украсит неведомую птицу рогами, а затем превратит в заколдованного принца. – Спасибо за помощь, Майкл – без вас мы на несколько дней остались бы без горячей еды.

Джоан повела Майкла из кухни, но Брайд успела поймать его взгляд, когда он проходил мимо.

– Кстати, гнедому требуется уход. Поскольку сестры нужны мне здесь, вы сделаете это сами.

Джилли поспешно взяла метлу, чтобы вымести солому.

– Это заняло много времени, и ты хорошо придумала с соломой, Брайд.

– Анна, помоги Мэри и Джилли, а когда закончишь, поднимись ко мне. – Брайд быстро взбежала по лестнице в спальню, чтобы хоть несколько минут побыть одной до прихода сестер. Пока ее руки аккуратно складывали рубашку, она старалась привести в порядок мысли, которые не давали ей покоя всю дорогу до дома.

Ну да, она оказалась идиоткой. Несмышленой, бесхитростной дурой. Графу даже не пришлось тратить усилия на ее обольщение. Несколько проникновенных взглядов, немного лести, и вот она уже готова сорвать с себя одежду и прыгнуть в его объятия.

Воспоминания о столь недостойном поведении были настолько мучительными, что Брайд даже захотелось умереть. И, тем не менее, она не могла не признать, что возбуждение от его прикосновений оказалось таким… бодрящим, дрожь восхитительной, а удовольствие – просто неземным.

И вообще все это было чертовски хорошо. Она уже не помнила, насколько удивительными могут оказаться подобные ощущения; их воскрешение обезоружило ее, усыпило бдительность, они сделали ее слабой, безразличной к цене и последствиям, абсолютно безнравственной, откровенной и бесстыдной.