Наталия Орбенина - Незнакомец Страница 14

Как-то раз она неожиданно увидела Резакова на Бассейной улице. Ей показалось, что он не один. С ним рядом находились какие-то молодые люди, которых она не рассмотрела, да они и не занимали ее. Она окликнула Резакова, но тот ее не услышал или сделал вид, что не услышал. Но при этом молодые люди, стоявшие рядом, тотчас быстро разошлись в разные стороны, не кивнув и не сказав друг другу слов прощания. Резаков быстро пошел в сторону Литейного проспекта, Матильда бросилась за ним. Огюст шел, не оглядываясь, широкими шагами. Она не поспевала за ним, семеня в своих узких башмачках. Дыханию мешал тугой корсет, стягивавший ее полную грудь. Матильда не выдержала и, поборов смущение, крикнула:

Резаков!

Он продолжал идти, не оборачиваясь, хотя ей показалось, что он ее услышал.

– Резаков! Стойте же, Резаков!

Прохожие стали оглядываться и останавливаться, наблюдая за тем, как нарядная дамочка, пыхтя как паровоз, бежит за молодым человеком. Может, чего украл?

Может, позвать полицию? Один из дворников в переднике и с бляхой на груди сжалился над Матильдой и двинулся наперерез Резакову. Только тогда тот остановился.

– Господи, я же бегу за вами, кричу, неужели вы не слышите меня? – укоризненно выпалила Бархатова, едва переводя дух.

– Бежите за мной? – лениво произнес Огюст. – К чему все это?

– Полно, друг мой, – она доверительно протянула к нему руку в перчатке. – Помиримся, возвращайтесь.

Последние слова Бархатова произнесла с усилием. Ей до сего дня никогда не приходилось просить мужчину о любви. Всегда просили только ее.

– И снова слышать ваши глупые попреки, этот мещанский бред! Увольте! Ищите себе другую собачонку, которая будет лаять то, что вы пожелаете, и лизать вам руки!

Я не таков, и вы это знаете!

– Знаю, знаю, – примирительно ответила Матильда. – Полно, Огюст, прекратим ссору. Поступайте как хотите.

Резаков молчал и смотрел в сторону, показывая всем видом, что красота и соблазнительные прелести любовницы теперь вовсе его не волнуют.

– Дайте денег, – вдруг резко сказал он.

Матильда вздрогнула и несколько мгновений смотрела на него с непониманием.

Вот оно что, вот на что живет любезный Огюст! Он за свои любовные утехи выставляет счет! Боже праведный! Это еще унизительнее, чем венец со стариком!

Она уже собиралась ответить ему что-то колкое, но тут Резаков взял ее за руку, и жаркая волна бросилась в голову.

– Хорошо, – едва пролепетала Матильда.

Глава девятая

Получив письмо от Хорошевской, следователь полиции Сердюков пришел в большое волнение. Он еще и еще раз перечитал послание и задумался. Странная история. Как это не похоже на Андрея. Исчезнуть без следа! Это вдвойне непонятно и подозрительно.

Андрею Хорошевскому Константин Митрофанович Сердюков приходился троюродным братом. Они были знакомы с гимназических времен. И, собственно, кроме Хорошевского у Сердюкова не было никакой родни. Впрочем, может, она и была, да только он ни с кем не общался по причине замкнутости своего характера. К Андрею он как-то прилепился душой, изредка навещал его. Хорошевский, имея добрый нрав, всегда радушно принимал родственника, мог часами беседовать с ним или не беседовать вовсе. Бывает, что молчание в компании близкого человека еще более значимо, чем разговор. Молчать тоже можно по-разному.

Хорошевский умел молчать дружески и сочувственно.

Сердюков работал в полиции, а Хорошевский трудился на ниве народного просвещения. И тот и другой достойно служили обществу. Ни тот, ни другой не стяжали ни славы, ни денег, ни орденов, но считали свое дело первостепенным и благородным занятием, без которого не может быть прогресса Отечества. Оба не имели семьи и полностью посвятили себя любимому делу.

Казалось бы, все в их жизни предопределено и идет по некоему плану, ан нет.

Однажды Сердюков к немалому своему удивлению получил от кузена приглашение на свадьбу. Это было столь неожиданно, что Константин Митрофанович не поверил собственным глазам и поначалу решил, что это розыгрыш. Андрей, хоть и служил инспектором классов, но не утратил детских ребячеств и иногда позволял себе разные милые шутки и весьма легкомысленное поведение: то на велосипед вскочит, то снимет обувь и бредет босиком по лужам и смеется громко и беззаботно, словно дитя. Впрочем, все вольности он допускал только вне стен почтенного учебного заведения.

Однако на сей раз это не был розыгрыш, и церемония состоялась. Сердюков поначалу чрезвычайно конфузился невесты, совсем молоденькой барышни, недавней ученицы Хорошевского. «И как это его угораздило?» – недоумевал Константин Митрофанович. Сердюкова удручало, что теперь молодая жена займет его место в. жизни товарища, что ему теперь не будет возможности навещать Андрея запросто, как бывало, и проводить с ним время, ничем себя не обременяя.

Невеста поначалу тоже настороженно отнеслась к угрюмому и несимпатичному родственнику, долговязому, белобрысому и молчаливому. Но молодая жена не хотела менять жизнь мужа по своему разумению. Она уважала его и полагала, что если Андрюша любит своего родственника и относится к нему не только как к родне, но и как к доброму товарищу, значит, и она будет принимать его радушно. Прошло немного времени, и постепенно неловкость первого узнавания и привыкания прошла, и Сердюков снова стал приходить в дом кузена, но только теперь он шел туда не только к нему, но и к ней.

Надо отметить, что женщин следователь побаивался и сторонился. У него никогда не складывалось романтических отношений. Он не умел ухаживать, казался неуклюжим. Всегда затянутый в форменный сюртук, с сосредоточенным выражением лица погруженный в свои думы, он не производил впечатления завидного жениха. По роду службы, сталкиваясь и с мошенниками и с убийцами, он с печалью и отвращением убеждался в том, что женщины на этом поприще иногда превосходят мужчин.

Когда он познакомился с новой родственницей, то первое, что поразило его, это ее улыбка, ясная, открытая, светлая.

Именно с такой улыбкой она однажды встретила его в своем доме. Андрея не было, он задержался на службе. Сердюков, усталый и замотанный, присел за чайный стол и в ожидании хозяина принялся коротать время в беседах с его женой. Вернее, говорила почти только она. Весело, непринужденно, с любовью она рассказывала о муже, его заботах. При этом от гостя не требовалось, чтобы он поддакивал, кивал головой или еще как-нибудь участвовал в разговоре. Сердюков молча отхлебывал чай. Но через полчаса он с удивлением заметил, что от этого милого щебетания у него на душе стало тепло и светло. Такое чувство бывает, когда ранним летним утром выходишь из сумрачного дома на яркое, но еще не жаркое солнце.