Розалинда Лейкер - Танцы с королями Страница 14

С самого начала король дал ясно понять, что Версальский дворец должен быть возведен исключительно из французских материалов. То же касалось и его внутренней отделки. С юга в Версаль потянулись подводы с красным, розовым, серым, черным и белым мрамором. Туда везли и серебряную посуду, изготовленную знаменитыми мастерами-ювелирами, и несравненной красоты вышитые бархатные полотна и гобелены, изображавшие созидательную деятельность Людовика XIV и его ратные подвиги, а так же другие сюжеты. Много денег ушло на покупку канделябров из ослепительно блестевшего французского хрусталя. Всеми работами по внутреннему убранству дворца руководил художник Лебрюн, привлекший лучших живописцев и скульпторов, поставив перед ними задачу создать интерьер, который бы поражал воображение ценителей прекрасного с самым взыскательным вкусом. И на первом месте среди материалов, использованных при отделке интерьера, стояло золото, солнечный металл, доминировавший над всем остальным.

На дверях, ставнях и литых решетках появилось сияющее лицо Аполлона и инкрустированный золотом вензель из двух букв L, означавших «Людовик — король-солнце». Потолки были отданы во владение богам и богиням, а на стенах, обклеенных знаменитыми лионскими шелками, висели в позолоченных рамках шедевры европейской живописи.

Естественно, что для интерьера многих помещений потребовалось большое количество зеркал. Здесь-то и возникли серьезные затруднения, поскольку монопольным производителем зеркал непревзойденного качества являлась Венеция, хранившая секрет их изготовления как зеницу ока. Чтобы не раздражать короля, который никак не мог взять в толк, почему французские зеркальщики не могли достичь такого совершенства, Кольбер пошел на рискованное предприятие, тайно переправив восемнадцать венецианских зеркальщиков во Францию. Все было сделано с помощью французского посла в Венеции, который рисковал при этом жизнью. Ведь если бы операция была раскрыта, то послу просто-напросто перерезали бы горло и бросили в море. Однако то ли эти мастера на самом деле не так хорошо разбирались в производстве зеркал, как хвастались, то ли не хотели выдавать всех секретов, но особых улучшений качества французских изделий не замечалось. И что еще хуже, французы продолжали покупать венецианские зеркала до тех пор, пока король не выпустил особый указ, запрещавший их ввоз. Это причинило Кольберу дополнительные хлопоты, потому что зеркала стали доставлять во Францию контрабандным путем, минуя таможни, и казна лишилась одного из источников поступления доходов от пошлин, которыми ранее облагались эти товары.

На лице Кольбера, которого всегда бросало в дрожь от известий о новых тратах, появилось очень печальное выражение, когда ему вручили очередной план работ по расширению Версальского дворца. Его отчаяние достигло предела, когда он узнал, что, помимо этих работ, Ленотру поручено на месте старой деревни заложить совершенно новый город, где каждое здание будет произведением архитектурного искусства. Великий дворец не должен был находиться в окружении жалких хижин и лачуг. Широкий главный проспект, известный под названием «авеню де Пари», даст возможность любоваться им издалека, а по обеим сторонам проспекта должен был вырасти новый город. К авеню де Пари под прямым углом должны были примыкать два прямых, как стрела, проспекта. Благодаря такой планировке дворец и парк вокруг него становились центром, символом элегантности и красоты.

С обеих сторон Плац-де-Арм, которая всему бесчисленному рабочему люду была знакома прежде всего как место, где под открытым небом располагались мастерские, планировалось построить взамен теперешних две огромные конюшни, рассчитанные на несколько тысяч лошадей и десятки экипажей для разъездов короля и его приближенных. В старину говаривали, что все дороги ведут в Рим, а теперь казалось, что по велению короля все дороги вели в Версаль; по крайней мере, во Франции так оно и было.

Когда власти начали сносить деревенские хижины, Тео и Жанну это не очень взволновало, казалось, что до них очередь не дойдет, ведь, они жили на самой окраине, и кто это вышвырнет их из своего дома? Что же касается новых обитателей Версаля, владельцев роскошных, просторных особняков, которые уже строились, то все они принадлежали к категории банкиров-ростовщиков, коммерсантов или состоятельных дворян, так или иначе связанных со двором. Вскоре облик Версаля должен был совершенно измениться.

Незадолго до Пасхи 1671 года тринадцати беднейшим семьям Версаля была оказана особая честь. Тринадцать маленьких девочек были приглашены в дворцовую церковь на богослужение, состоявшееся в святой четверг, и Маргарита оказалась одной из них. Жанна, которая в своих ожиданиях была готова уцепиться за любой повод для радости, усмотрела в этом факте обнадеживающий признак. Она убедила себя в том, что решающую роль в выборе Маргариты якобы сыграла рекомендация Огюстена. Разумеется, это предположение было ошибочным, поскольку список приглашенных детей составлял священник, но, поскольку подробности этой процедуры так и не были оглашены, мечта, взлелеянная Жанной, приняла вполне осязаемые очертания.

Не помня себя от радости, Жанна принялась стирать и гладить лучшее платье Маргариты из тех, что она носила повседневно. Новое платье в данных обстоятельствах совершенно не подходило, тем более, что Дремонты оказались бы единственной семьей, способной позволить себе такую роскошь.

— А с чего это королева вдруг станет мыть мне ноги? — тут же спросила Маргарита.

— Она следует примеру нашего Господа, — сияя блаженством, ответила Жанна, — когда он омыл ноги своим ученикам.

Впоследствии, когда это событие было далеко позади и стало стираться из памяти, некоторые его подробности продолжали стоять у Маргариты перед глазами, словно все происходило только вчера. Солнечный свет, щедрым потоком вливавшийся в часовню, играл сменяющими друг друга бликами на великолепных фресках и резных украшениях, покрытых золотом. Его тепло контрастировало с прохладой, исходившей от мраморного пола, на котором стояли маленькие, босоногие девчушки. Затем в памяти Маргариты всплывало приятное ощущение мягких бархатных стульев, на которые их усадили в ряд, и биение ее сердца, готового вот-вот выпрыгнуть из грудной клетки, когда королева-испанка становилась на колени перед каждой девочкой и скоро должна была наступить и ее очередь. С близкого расстояния королева казалась очень молодой, почти юной, несмотря на мрачное, черное платье. Король стоял в алом, длинном, до пят одеянии, покрытом серебряными блестками. У королевы были нежные белые руки с изящными миндалевидными ногтями. Губы королевы раздвинулись в улыбке и открыли неровные, желтые зубы, среди которых было и несколько гнилых. И все же, несмотря на этот недостаток, ее сердечная и добрая улыбка расположила к ней сердце даже самой робкой и замкнутой девочки.