Анн Голон - Анжелика. Тени и свет Парижа Страница 14

Молодая женщина могла бы хорошо одеваться, ведь порой грабители приносили роскошные туалеты, благоухающие ирисом и лавандой, но она утратила вкус к нарядам. Анжелика по-прежнему носила одежду из коричневой саржи, с сильно истрепавшейся юбкой. Все тот же чепец прикрывал ее волосы. Новым было только то, что Полька подарила Маркизе специальный пояс, чтобы прятать свой нож под корсажем.

— Хочешь, я научу тебя обращаться с ножом? — предложила бывшая любовница Николя.

После сцены с оловянным горшком и зарезанным стражником они стали испытывать друг к другу чувство уважения, едва ли не дружбу.

Анжелика редко выходила на улицу при свете дня и почти не удалялась от башни. Инстинктивно она подстроилась под ритм жизни своих товарищей, которым законопослушные горожане — торговцы и стражники, по молчаливому согласию, уступили ночь.

Однажды Магистр во второй раз увлек с собой Маркизу Ангелов на прогулку. Старик сказал Анжелике, что лишь ей одной он может доверить тайну своей жизни, которой угрожает опасность, и что если с ним приключится несчастье, он хотел бы, чтобы она знала ВСЕ.

На сей раз они удалились от Нельской башни и пересекли несколько мостов. Постепенно трагическое настроение спутника сменилось детской радостью, и Магистр заявил, что хочет удивить Анжелику. Стояла темная ночь, та, которую особенно любят преступники: непроглядный мрак, лишь иногда прорезаемый светом месяца, мелькавшего между облаками.

Анжелика действительно удивилась, но отнюдь не из-за старика. Оглядевшись, взволнованная женщина поняла, что она оказалась посередине моста Нотр-Дам; когда-то она наблюдала, как его украшают к торжественному въезду короля в Париж. Магистр хотел показать своей спутнице одного из королей Франции, чьи позолоченные бюсты были расставлены по обеим сторонам улицы, начиная с Фарамона, считающегося первым вождем франков, и заканчивая Людовиком XIV, который проехал по мосту через несколько дней после того, как его украсили. Эти бюсты так и остались на мосту, вместе с кариатидами, держащими цветы и плоды.

Магистр принес с собой фонарь и теперь зажег его. На улице уже горело несколько масляных ламп, озарявших слабым сиянием ночной мрак. Старик заявил, что по ночам это место тщательно охраняется, чтобы о самом прекрасном мосте Парижа, да и всего мира, не пошло дурной славы. Через определенные промежутки времени здесь проходят два стражника из Шатле.

— Вот он, — благоговейно произнес Магистр, — вот тот человек, кто является причиной моего смертного приговора. Дагобер П.

Он замолчал, и в удручающей тишине Анжелика, стремясь вернуть старика к действительности, спросила:

— Это тот, кто был в могиле?

Магистр подскочил, как оскорбленный экзаменатор, получивший неверный ответ ученика.

— Да нет же! Там в могиле лежал Хильдерик I собственной персоной, сын Хлодвига I Великого[15].

— Тогда почему вы говорите, что причиной вашего смертного приговора является Дагобер II?

— Потому что я хотел вернуть его на прежнее место. Я поместил его среди королей Франции, на место, которое принадлежало ему по праву. После долгих лет поисков я обнаружил доказательства его существования, его правления. Дагобер, убитый король… исчезнувший… стертый из памяти.

Магистр прервал свою речь и с беспокойством огляделся вокруг.

— Сматываемся! Идет стража.

Вскоре они оказались в окрестностях Нельской башни.

Тогда Магистр вновь обратился к Анжелике:

— Запомни, где он находится. Это тот, что прямо под домом с номером 26, выбитым золотыми цифрами.

Магистр завел спутницу в соседний темный переулок, где его бдительный взор не заметил ни одного стражника, и заговорил вполголоса:

— Сейчас твой мозг затуманен несчастьем, но у тебя цепкая память, и серьезные вещи ты воспринимаешь всерьез. Не забудь того, о чем я тебе рассказал, когда вырвешься из воровского братства.

— Николя говорит, что из воровского мира уйти невозможно.

— Для тех, кому не за что больше бороться. Это — болото, оно засасывает, и ты погибаешь. Если не от голода, то от неприспособленности к жизни на самом дне. Но для иных это — дно, темная нора, укромное местечко, где враги даже и не подумают их искать.

— Кому придет в голову идея прятаться среди таких ужасов?

— Ну, например, тебе. Хо! Хи! Или мне… А может, тем землекопам, что украли двух золотых пчел. Хи-хи!

Бессвязность речей Магистра, которые он старался произносить уверенным тоном преподавателя, забавляла Анжелику. Против своей воли она слушала очень внимательно, стараясь понять, о чем старик говорит. Ведь он был Магистром, и старался оправдать это звание: магистр, учитель, мэтр — обычно так называли преподавателей из Университета, не высшего, но и не низшего ранга, таких, кто преподавал все понемножку или повторял один и тот же курс. Мэтры не считались знатоками какой-либо отдельной науки, и их не относили к ученым.

— Магистр пьяных наук, вот он кто, — частенько говаривал Николя, который завидовал, что Магистр всегда умел завладеть вниманием Анжелики, а главное, что именно он заставил ее заговорить.

Магистр много работал. Он писал плохо отточенными гусиными перьями, в числе прочего переписывал листы со словами песен, которые продавала мамаша Тру-ля-ля. Она, кроме того, пела эти песни и танцевала под звуки отвратительной скрипки папаши Тру-ля-ля.

«Эта история вас не заинтересует, бедняжки мои», — вздыхал Магистр по поводу произведения «бабенки», которое ему вручил капеллан из отеля Генего. Обычно чтением рукописей, которые были у него под рукой, Магистру удавалось заинтересовать собрание пригорюнившихся «дам»: нищенок и уставших проституток, по вечерам возвращавшихся в башню. Он прочитал им «Сида»[16] и «Дон-Кихота», где было достаточно сражений и звона мечей, чтобы привлечь их внимание, а также отрывки из модного романа «Астрея»[17], причем любовные перипетии из жизни пастуха и пастушки погрузили слушательниц в мечтательную меланхолию.

Магистр проявлял постоянную заботу о сохранности своего серого парика и поэтому носил на затылке шитый черный колпак. Букли парика падали ему на плечи и напоминали свалявшуюся шерсть, которая, как уверяли насмешники, больше походила на гриву старой клячи, чем на человеческие волосы. Но Магистр дорожил своим париком. По его словам, он особенно ценил то обстоятельство, что так его никогда не спутают с проклятым церковным отродьем. Пусть им позволено облачаться в кружева и бархат, но запрещено носить парик.