Анита Берг - Любовь — прекрасная незнакомка Страница 15

Фей рассеянно вертела свой бокал в руках.

— Можно еще немного вина, мама?

Энн подошла к буфету и взяла графин.

— После папиной смерти ты стала больше пить, — заметила Фей.

— Хорошее вино, правда? — Энн засмеялась. — Я дрожу, когда думаю о том, как бы он к этому отнесся: ведь он осуждал всякие излишества. Но в самое тяжкое время мне очень помогли сигареты и бокал-другой вина время от времени. Беда в том, что когда Я пью, то чувствую себя провинившейся… — Она посмотрела на графин, который продолжала держать в руках. — Ах, да пропади все пропадом! — со смехом воскликнула она и вновь наполнила бокалы.

— Ты прелесть, мама! Точно маленькая девочка, которой предоставили полную свободу в кондитерской!

— Иногда мне кажется, что это так и есть. Я уже начинаю делать глупости. На днях с трудом удержалась, чтобы не купить себе красное платье. — Она с беспокойством посмотрела на дочь.

— Ну и что? Не понимаю, что в этом глупого.

— Видишь ли, отец не любил, чтобы я носила яркие цвета; он говорил, что они мне не к лицу, что мне больше подходят пастельные тона или черное. — Энн отхлебнула глоток вина. — А теперь, после его смерти, я заглядываюсь на красные платья!

— Послушай, мамочка, не нужно всего бояться. Купи себе это платье! Красный цвет чудесно подойдет к твоим глаза и волосам. Отец был таким денди, ему, видно, не хотелось, чтобы ты затмила его.

— Ты говоришь «денди»? — Энн быстрым движением подняла голову. — В этом слове есть что-то обидное. Он всегда был очень подтянутым и любил красивые вещи, но вряд ли можно было назвать его денди.

— И тем не менее это правда. Его устраивало, что ты выглядела замухрышкой. Боялся, должно быть, что, если ты станешь слишком привлекательной, тебя попытаются увести.

— Ты шутишь? А за замухрышку спасибо!

— Прости, это в самом деле неудачное слово. Ты всегда выглядела очень мило, но могла бы быть ослепительной. Возможно, он поступал так бессознательно, и однако… Ты не можешь не признать, что он постоянно старался держать тебя в тени. Ты только и делала, что ждала его, сидя дома, а своей, отдельной от него жизни у тебя не было. А ворчал он просто непрерывно — если не по поводу твоего курения, то по таким же мелочам, например, упрекал за то, что ты не содержишь дом в идеальном порядке.

— А чего еще можно ожидать от врача? Курить действительно вредно, и я, напротив, нахожу, что он был со мной очень терпелив. Когда сам не куришь, ужасно, должно быть, жить с курильщиком, даже если его норма не превышает пачки в неделю.

— Но ведь он внушал тебе чувство вины, верно?

Энн весело рассмеялась.

— Знаешь, я немало курила под вытяжкой на кухне и чувствовала себя при этом очень легкомысленной.

Она снова захихикала и быстро, почти с вызовом, закурила новую сигарету, глубоко вдохнула дым и стала с удовольствием выпускать кольца.

— Ему не нравилось и то, что ты любишь вино.

— Вот это неправда, по пятницам у нас всегда было вино к обеду, и он слова не говорил.

— Подумаешь! Бьюсь об заклад, что вино каждый вечер стоит на столе у большинства ваших друзей, уж у Лидии-то во всяком случае!

— А я уверена, что, пожелай я этого по-настоящему, он не стал бы возражать. Но мне казалось, что это было бы несправедливо по отношению к нему — при его работе ему нельзя было пить.

— Что ты, мамочка, да он устроил бы настоящий скандал!

— Зато сейчас я наверстываю все упущенное время, — улыбнулась Энн.

— Пойми меня правильно, мамочка. Я любила папу, но вынуждена признать — навещать этот дом теперь мне гораздо приятнее, и не в последнюю очередь оттого, что ты уже не так напряжена. Он был слишком требовательным… А погляди на нас сегодня: весь стол заставлен тарелками, в камине полно пепла, на книжных полках чудовищный беспорядок. В первый раз в жизни надо мной не висит обязанность содержать свою комнату в идеальном порядке. Если бы папа мог нас увидеть, он бы нам не спустил.

— Еще бы! — опять рассмеялась Энн. — Наверное, я все немного запустила, но видишь ли, Фей, у меня нет врожденной любви к порядку, тогда как отец от природы был пунктуальным и аккуратным во всем. В сущности, я неряха и теперь, видно, возвращаюсь к своим старым привычкам, которые так долго подавляла. — Фыркнув, она наполнила бокалы.

— Ты совсем не неряха, а нормальная женщина. Отец же переходил все границы в своей маниакальной страсти к аккуратности и порядку. Помнишь его истерики, когда в доме что-нибудь разбивалось? Скажи, часто тебе приходилось прятать осколки на самом дне мусорного ведра? Ну, признавайся!

— Я понимала отца. Ему приходилось работать, чертовски много работать, чтобы обеспечить семью. Легко ему ничего не доставалось, поэтому вещам он придавал гораздо большее значение, чем я.

— Ты продолжаешь его оправдывать!

— Я любила его, Фей!

— Я тоже любила его, но без ослепления. Ему слишком нравилось командовать, мамочка, он был чересчур дотошным и просто подавлял нас. К тому времени как я окончила школу, он довел меня почти до помешательства. Я просто не могла жить с ним больше под одной крышей, мне хотелось убежать, и как можно скорее!

— Так ты ушла из дому из-за отца? — В голосе Энн прозвучало удивление.

— Да.

— А я думала, из-за меня!

— Из-за тебя! В мире нет человека, с кем легче было бы ладить!

— Отец уверял, что я душу вас обоих своей чрезмерной любовью, а для тебя, как для девочки, естественно было стремиться к освобождению. Он был очень расстроен, когда ты нас покинула, и всегда обвинял меня в этом.

— Типичная для него позиция! Он не мог допустить и мысли, что в чем-то не прав. Не смотри на меня с таким удивлением, ты не могла не догадываться о моих чувствах.

— Нет, дорогая, я совсем не догадывалась! Я поверила, что ты уехала по моей вине, потому что ты так сильно любила отца. — Энн покачала головой. — Знаешь, Фей, моя жизнь так изменилась, приходится на все смотреть по-новому, хотя мне вовсе этого не хочется. Эти противные мужчины, о которых я тебе рассказала, потом Питер, а теперь еще ты… Кроме того, из-за многого я чувствую себя виноватой перед ним: красное платье, вино, моя дружба с Лидией — этого всего он бы не одобрил. Пока отец был жив, мне казалось, что мы с ним единое целое, но теперь — мне даже выговорить это страшно — я начинаю думать, что была только каким-то придатком к Бену. Я не отдавала себе отчета в том, что многого не говорила или даже не делала из-за него. Мне это неприятно, и хотелось бы вернуться к тому, что было раньше.

— Ты была для него необыкновенной, терпеливой женой. Если бы он не умер, все, несомненно, осталось бы по-прежнему. Его смерть все изменила, в том числе и к лучшему: ты становишься самостоятельной личностью. На свет Божий является Энн Грейндж. Это как бы твое второе рождение.