Патриция Хэган - Признание в любви Страница 15

Большой Медведь согласился, команчи занялись охотой на бизонов и перестали нападать на поселенцев и воровать у них скот и лошадей. Но тут американское правительство наслало войска на индейцев — на них устраивали облавы и отправляли в резервации. Большой Медведь поклялся, что никогда не покорится, и с тех пор их племя, чтобы избежать облавы, все время передвигалось с места на место.

Айрис не пугали бесконечные передвижения: у нее была масса дел. Увидев, каким благотворным оказалось образование для его сына, Большой Медведь позволил жене учить индейских детей. Так что Айрис распределяла время между уроками и уходом за больными и чувствовала себя полезной.

А теперь Большой Медведь умер, и Айрис не знала, что с ней станется.

Вдруг в открытой двери вигвама возникла тень, и вошел Люк.

— Ты вернулся, мой сын, — радостно воскликнула Айрис. — А я уж боялась, что не успеешь.

Он сжал ее руку и сел с ней рядом.

— Мы уже возвращались, когда услышали барабаны и увидели дымовые сигналы. Расскажи, как это случилось.

Айрис знала, что индейские воины воспитывают в себе стоическое отношение к бедствиям, но в глазах Люка видела скорбь. Она рассказала ему, как умер его отец.

Люк долго молчал, потом кивнул: по крайней мере отец, по-видимому, избежал страданий.

— Его тело подготовили к похоронам, — сказала Айрис. — Ждали тебя, чтобы ты совершил остальные ритуалы.

Она внутренне содрогнулась при мысли о том, что любимую лошадь Большого Медведя теперь застрелят.

Люк словно угадал ее мысли.

— Я остригу у лошади хвост и гриву и положу их на могилу, — сказал он. — Мы не можем позволить себе убивать лошадей — они нам слишком нужны.

Айрис поняла, что он имеет в виду: было лето, и стоял сезон охоты на бизонов. Сейчас их шкуры в самом лучшем состоянии, и Люк как раз ездил выяснить, куда откочевали стада. Скоро будет устроена общая охота. Они поставят временные стойбища в местах, где есть вода и растет лес. Айрис всегда с нетерпением ждала сезона охоты, потому что, хотя всем — и мужчинам, и женщинам — приходилось много трудиться, в это время они ели досыта, веселились и танцевали по ночам вокруг огромных костров. Айрис мысленно называла это индейским праздником сбора урожая. Нынче, однако, танцев не будет — в знак траура по Большому Медведю.

— Ты понимаешь, что я должен соблюсти наши обычаи, хотя миссионеры и объяснили мне глупость суеверий. Отец был могучим человеком, и племя считает, что его дух будет еще более могуч. Так что к закату мы должны уйти с этого места. Ваш вигвам сожгут вместе с вещами отца.

— Тогда я начну собираться.

Люк задумчиво помолчал, потом сказал:

— Я решил отпустить тебя. Если хочешь, возвращайся к белым людям. Остальным я прикажу ехать вперед, а сам отвезу тебя к Чистому ручью, откуда ты легко доберешься до города. Можешь взять с собой любые вещи отца. Хотя, по нашему обычаю, все нужно уничтожить, я знаю, что он хотел бы…

— Нет! — Айрис изумленно посмотрела на Люка и покачала головой. — Мне не к кому возвращаться. У меня не осталось родных. Мой дом здесь, а ты сын моего сердца. Я не могу с тобой расстаться. Помнишь, у меня уже однажды была возможность уйти к белым людям? И я предпочла остаться с вами.

Люк улыбнулся и обнял ее за плечи. Да, тот случай был свеж в его памяти. Она ушла собирать лекарственные травы, а на стойбище тем временем напал отряд кавалерии. Индейцы сумели уйти от него, но Айрис им выручить не удалось, и ее нашли солдаты. Увидев белую женщину, они отвезли ее в форт и начали розыски ее родных. Напрасно она говорила им, что у нее нет родных, кроме команчей, и что она хочет вернуться к индейцам. Солдаты пришли в ужас от таких слов и отказались ее отпустить. Но она сумела сбежать от них как раз тогда, когда Большой Медведь со своими воинами собирался освободить ее силой. Так все вместе они вернулись в стойбище. И Айрис ни разу не пожалела о своем решении.

— Конечно, помню, — сказал Люк и улыбнулся, несмотря на свое горе. — Меня тогда еще не посвятили в воины, но все равно я поехал с мужчинами. У меня был лук со стрелами, и я был готов сражаться с солдатами, чтобы вернуть себе мать.

— Ну вот, — с улыбкой сказала Айрис. — А теперь ты хочешь меня отослать.

— Я этого не хочу. Но так было бы лучше. Надо, чтобы кто-нибудь о тебе заботился. У нас полагается, чтобы вдова выходила замуж за брата своего мужа. Теперь я — вождь племени. Ты хочешь, чтобы я отослал тебя в вигвам Высокой Горы? У него уже есть три жены.

— Нет! — воскликнула Айрис, ударив кулаком по колену. — Обо мне не надо заботиться. Я сама о себе позабочусь. И потом, — сказала она, сверкнув сиреневыми глазами, — разве ты не можешь заботиться о своей матери? Ты ведь не женат.

— Конечно, я буду о тебе заботиться, если ты решишь остаться с нами. Но я хочу, чтобы ты знала: я готов отпустить тебя на свободу.

Айрис, однако, считала, что у нее и так есть свобода — свобода учить детей и любить их, как родных, свобода лечить больных и раненых. Она чувствовала себя здесь дома, ее жизнь имела смысл.

— Большой Медведь тоже отпустил бы меня, если бы я его об этом попросила, — сказала она. — Я осталась, Люк, потому что люблю вас всех. Пожалуйста, не отсылай меня. Я обещаю, что не буду тебе в тягость.

— Ты не можешь быть мне в тягость. — Люк поднялся на ноги. — Я буду рад, если ты останешься с нами. И не волнуйся: не хочешь выходить замуж, не выходи. Ты будешь учительницей и врачевательницей, и, если возникнет такая нужда, о тебе будет заботиться все племя.

Айрис тоже встала. Пора идти на церемонию оплакивания — не то индейцы подумают, что она совсем не горюет по мужу. Это они сочтут оскорблением. Задержавшись на секунду, она спросила Люка:

— Но когда же ты женишься, Люк? Тебе нужна женщина.

Женщин у Люка было предостаточно. Уже много лет незамужние девушки прокрадывались к нему в вигвам по ночам. Но он еще не встретил такой, которую мог бы полюбить.

Он взял Айрис за руку, и они вместе вышли из вигвама.

— Не беспокойся обо мне. Я женюсь, когда встречу женщину, похожую на тебя. А до тех пор, — он заговорщицки ей подмигнул, — буду свободным холостяком.

Глава 6

Услышав из уст Джадда на смертном одре то, о чем она всегда подозревала, но с чем непрерывно боролась, Виолетта решила, что больше ей незачем жить.

Объявив, что Джадд просил похоронить его на своем любимом месте под мимозой, она перестала разговаривать и даже не поблагодарила тех, кто пришел выразить ей соболезнование. Она молча сидела у гроба Джадда, стоявшего в большой комнате их домика.