Оливия Уэдсли - Миндаль цветет Страница 15

Джи сняла с пальцев все свои кольца и даже обручальное, хотя оно было такое тонкое, как нитка.

– К чему показывать людям, что у тебя на сердце? Этим ты только затрудняешь общение с ними и заставляешь их считать тебя более солидным, чем ты когда-либо хотел быть, – сказала она и начала играть.

Играла она великолепно, в ее игре были одновременно и сила, и нежность.

Тони сидел с папиросой в зубах и слушал, опустив голову. Иногда глаза его останавливались на тетке, и он начинал думать, какова она могла быть в молодости. Он слыхал, что у нее было много побед и что юность ее прошла довольно бурно; этому можно было поверить, судя по ее лицу и по тем страстным звукам, которые извлекали из рояля ее тонкие пальцы.

– Ну что? Права я была относительно того, что нужно забыть? – спросила она, глядя на него смеющимися глазами. – Я знаю, ты считаешь, что забыть было бы изменой. Люди думают, что верность заключается в слепой привязанности к какой-нибудь одной идее или одному человеку, подобно тому как некоторые безумные становятся жертвой какой-нибудь одной мысли и, кроме нее, ничего не видят. Нет, верность, в ее истинном смысле, должна заключаться в покровительстве, защите, как интеллектуальной, так и физической, любимого человека, а вовсе не в том, чем считают ее люди. Человечеству нравится ограничивать себя; большинство из нас думает, что имеет цену только такой порядок вещей, который установлен на долгое время. Перемены, движение пугают людей или вызывают их насмешки.

Она подошла к камину, облокотилась на него, поставив свою необыкновенно тонкую ногу на каминную решетку, и стала смотреть на Тони. В ее взгляде не было нежности; она просто делала свои наблюдения, стараясь угадать, что будет с ним в будущем. Она решила, что он никогда не женится вновь, так как он принадлежал к тому типу людей, которые, раз полюбив кого-нибудь, причисляют любимого человека к лику святых; так вот и Тони канонизировал Франческу.

Джи удивлялась тому, какое могучее влияние могут оказывать сильные натуры; это влияние бывает иногда настолько сильно, что один человек как бы всецело воплощается в другом. Пока Франческа была жива и Тони находился под ее влиянием, про него можно было сказать даже, что он интересен, но теперь, когда это влияние прекратилось и он стал только самим собой, – какая необыкновенная произошла в нем перемена! Он стал прямо несносен.

«До чего жестоки люди, – думала Джи, – этот несчастный человек стал скучен, и, чтобы он не надоедал мне больше, я хочу, чтобы он уехал. Неужели большинство людей столь же бессердечны и все их симпатии только на время?»

– Ну, мне пора… Значит, вы посмотрите здесь за всем?

– До свидания, дорогой!

Он пошел, но опять вернулся.

– Я чувствую, что накладываю на вас большую ответственность, но вы из тех людей, которым можно доверять.

– Да, ты прав, и это, пожалуй, единственное мое достоинство, которое происходит от моей необыкновенной, стальной гордости. Не правда ли, странно, как много добродетелей имеют своим источником порок. Ну, до свидания; еще раз благодарю тебя за посещение.

Она посмотрела, как он садился в автомобиль; фонарик, горевший сзади экипажа, замелькал красной звездочкой в темноте, постепенно удаляясь. Она дождалась, пока он не скрылся совсем, зажгла папиросу и вышла в сад.

Мысль об ответственности была ей не особенно приятна; она согласилась принять на себя эту обузу только потому, что не хотела уронить себя в собственном мнении.

Гуляя, она думала: если присмотреться хорошенько, как мало поступков происходит из альтруистических побуждений; вот сама она дожила до шестидесяти лет, а много ли она делает из любви к ближнему? Главным двигателем, управлявшим ее жизнью, было правило: noblesse oblige. Окрестные жители любили ее за ее щедрость, друзья – за остроумие, а родственники – за умение молчать.

В ней была какая-то особая бодрость, которой обыкновенно отличаются люди, не знавшие болезней.

Она была замечательно подвижна, не пропускала ни одного собрания, ни одних гребных гонок, объездила Африку. Злые языки уверяли, что Стаффорд умер оттого, что не мог поспевать за ней. Это была неправда: Стаффорд умер самым нормальным образом, и он обожал свою жену. Правда, он был немного слабохарактерен (обстоятельство, которое Джи тщательно скрывала), но он был очень мил – как раз такой муж, какой должен быть у сильной женщины. Очень часто такие мужья благодаря стараниям своих жен достигают успеха в жизни.

Джи не могла сделать его знаменитым, так как он сам этого не желал, а ограничилась тем, что сделала из него исследователя.

Сейчас почему-то ей пришла на память его смерть, и ей вспомнилось, какое облегчение она почувствовала в первую минуту, когда осознала, что ей возвращена ее свобода, что ей не придется больше соразмерять свою жизнь с жизнью другого человека, двигаться и отдыхать на остановках вместе с ним.

У них был единственный сын. Он тоже умер…

Джи бросила папиросу. Со смерти ребенка прошло уже сорок лет, но рана до сих пор еще не зажила.

Воспоминание о собственном сыне напомнило ей о сыне Тони и обязанностях, которые она взяла на себя.

В общем, может быть, ответственность имеет свою привлекательную сторону.

В ее просторной, низкой комнате ее ждала горничная Суит, женщина с суровым лицом, но глубоко ей преданная. При ее входе Суит вздохнула.

Джи прошла к туалетному столу и села в большое кресло, не обращая внимания на удрученный вид Суит. Подавая Джи ночные туфли, Суит не переставала вздыхать и бросать мрачные взгляды.

– Да, это очень грустно, я согласна с вами, – сказала Джи, которую начинала занимать эта «игра» Суит. – Снимите с меня амуницию и можете идти. Мне больше ничего не надо.

Суит бросила мрачный взгляд на потолок, стала вешать черное бархатное платье и, наконец, не выдержав, чуть не простонала:

– Без отца, без матери…

– Без братьев, без сестер также, – согласилась Джи.

– Да, ужасно, ужасно, – продолжала Суит. – Я все думаю – где же у лорда его отцовское чувство?

– Он на время передал его мне, – тихо сказала Джи.

– Так неужели маленький сын лорда и его приемная дочь будут жить здесь?..

«Только этого не хватало!» – чуть не воскликнула Джи, но вовремя удержалась и вместо того сказала мягким голосом:

– Пути Провидения неисповедимы. Будет, что должно быть. Все, что делается, делается к лучшему.

Суит, собрав целую кучу лент и кисеи, на минуту остановилась у дверей.

– Спокойной ночи, сударыня, – загробным голосом сказала она, – постарайтесь заснуть, если это будет возможно, имея перед собой такое будущее.

Джи взяла роман и задумалась. Действительно, будущее представлялось ей не особенно ясным. Она мысленно согласилась с Суит.