Джуд Деверо - Приглашение Страница 15

Первым чувством Джеки была досада.

— Думаю, произошла ошибка. Ты должен забрать свои вещи и вернуться в Чендлер. Опустив голову вниз, так, чтобы он не разглядел, как запылало ее лицо, она направилась к гостинице, где мужчины проносили маленький стол через переднюю дверь. Но Вильям поймал ее за руку.

— Джеки… — начал он.

— Разве в вашей семье не учили тебя называть старших полным именем? Для тебя я — мисс О'Нейл. Он держал ее за руку.

— Я думаю, мы об этом поговорим…

— Не думаю, что мы вообще будем разговаривать. Эй! — Она закричала мужчине, направлявшемуся из отеля к грузовику. — Больше ничего не вносите. Малыш Вилли здесь не остается.

Мужчины захихикали, переводя взгляд с Джеки на Вильяма поверх ее головы. Он был выше ее на несколько дюймов, довольно тяжеловесный, и никому не пришло в голову назвать его «малыш Вилли».

Вильям коротко кивнул мужчинам.

— Прервемся, — приказал он. Затем, все еще крепко держа Джеки за руку, он повел ее вниз по усыпанной перекати-полем улице. Не говоря ни слова, он завел ее в здание, где когда-то был один из салунов Этернити — внутри было полдюжины сломанных стульев и несколько грязных столов, и решительно усадил на единственный стул, у которого были целы все четыре ножки. — Сейчас, Джеки.

Она немедленно, как ванька-встанька, поднялась.

— Не пытайся что-нибудь мне объяснять. Произошла ужасная ошибка, вот и все. Сейчас я хочу, чтобы ты забрал свои вещи из моего дома… — Она заколебалась. — Или, раз место принадлежит тебе, уехать должна я.

Ее сердце при этом заявлении разбилось. На первые два этажа гостиницы у нее уже оформлена аренда на девяносто девять лет: по плану — аренда одного этажа в год, пока все не станет ее собственностью. Когда она впервые предложила Джеймсу Монтгомери арендовать у него гостиницу, он запросил совсем немного, но она спросила, сколько надо платить за этаж. Стараясь не смеяться, он разделил арендную плату на пять равных частей. Тогда Джеки попросила его снизить плату за аренду двух других этажей. С десятью процентами скидки, она была в состоянии позволить себе арендовать оба этажа, а через шесть месяцев она добавит аренду третьего этажа при двенадцати с половиной процентах скидки.

Аренда на девяносто девять лет давала ей возможность чувствовать себя достаточно надежно, чтобы все деньги, что у нее были, потратить на украшение своего хорошенького домика, и вот сейчас она должна покинуть его.

— Я начну собираться немедленно.

— Что с тобой происходит? — спросил Вилли, становясь между нею и дверью. — Ты думаешь, что я втянул тебя в любовную историю? Я же думал — мы решили, что будем вместе вести бизнес. Что еще нас связывает? Что-то, о чем я не знаю?

Джеки села снова, молясь о том, чтобы она была способна пережить этот день. Он прав, конечно. Она вела себя, как идиотка. Между ними ничего нет, за исключением того, что было в ее мыслях. Той ночью он ведь знал, кто она, знал, что она старше настолько, чтобы быть его… ну, скажем, его старшей сестрой. Он знал, что она раньше была его няней.

Так что — это значит, что все, буквально все, что она воображала о чувствах, было только с ее стороны. Он ее поцеловал, но она должна быть искренней перед собой: это не был поцелуй, разжигающий мировой пожар. Ладно, временами ей казалось, что поцелуй был интимным, а иногда — больше дружеским. А что с их беседой? Тоже довольно обычная. Если он хотел ее разбудить, то ясно, что скучными вопросами об учителе во втором классе это ему не удалось бы сделать.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросил он.

Она смотрела на него и думала: невозможно работать, живя с ним под одной крышей. Ей хотелось думать, что в городке поднимутся сплетни, но люди без всяких сомнений решат, что она и Вильям — учитель с учеником, без намека на скандал. Джеки была уверена, что и Вильям считает, так же, как они. Джеки была его ментором, его героиней, его учителем — в том как ловить жуков, как качаться на канате и как задерживать дыхание под водой на целую минуту. Нет, все-таки она уверена, что с Вильямом не будет проблем.

Трудность будет в ней самой и в ее жизни — она не сможет видеть этого прекрасного молодого человека и не забывать, что он всего-навсего мальчик, а она, в сравнении с ним, старая женщина. Когда в душе вам восемнадцать, трудно всегда помнить, что на самом деле это не так. Временами страшно смотреть в зеркало и видеть стареющее лицо. Никогда уже мужчина не скажет ей: «Когда ты просыпаешься, ты выглядишь, как дитя». Сейчас она уже так не выглядит — она прекрасно знает, что не выглядит на восемнадцать и никогда не будет снова так выглядеть.

— Я думаю, будет лучше, если ты будешь жить в Чендлере, — сказала она взрослым тоном. — Будет лучше для… Просто лучше, вот так. — Она все сделала, чтобы это прозвучало бесцветно. Если вы погибаете из-за мужчины на десять лет моложе вас, из-за мужчины, которого вы нянчили, разве это не инцест?

— Для того, чтобы начать бизнес, мы должны массу времени проводить вместе, я думаю, будет просто нелепо ездить в Чендлер сорок миль в день, туда и обратно. Что, если нам надо будет что-нибудь обсудить вечером?

— Это можно сделать по телефону.

— Что, если тебе нужно будет помочь с самолетами?

— Я хорошо с этим справлялась до тебя. Думаю, что и дальше смогу это делать.

— Что, если у меня появится какой-то вопрос?

— Подождешь до утра. Ты же ждешь утра, чтобы открыть рождественские подарки, не правда ли?

Он отошел от нее, поставил ногу на ограждение бара, а локоть на кассу, подперев голову рукой. «Сейчас ему бы стакан виски „Редай“, шестизарядный револьвер на боку, и он был бы вылитый гангстер», — подумала Джеки. Прочь… Она определенно должна убрать его прочь из Этернити — и из себя, если удастся.

Когда он повернулся к ней, лицо его было серьезно, и она вспомнила важного молчаливого мальчика, каким он когда-то был.

— Нет, — сказал он, протянув к ней руку, как будто для того, чтобы помочь ей подняться.

— Что это значит — нет?

— Это значит, что я буду жить в Этернити столько, сколько нужно. Решаю я.

— Ты… — прямо-таки зашипела она. На секунду ей показалось, будто она опять его няня, и он не слушается ее, но когда она встала перед ним и посмотрела ему в глаза, то заглянула в глаза мужчины, а не ребенка. Повернувшись на пятках, она покинула салун, и каждый ее шаг был наполнен гневом.

Скоро она зашла далеко в пустыню, окружающую Этернити, пытаясь продумать, что же ей делать. Ее сильно смущало, что она испытала такую… такие сильные чувства к этому молодому человеку в ту первую ночь. Почему же какое-то шестое чувство не подсказало ей, что она о жизни знает больше, чем он? Почему она не поняла, что имеет дело не со взрослым, а с большим ребенком? Но, как это ни странно, она не могла припомнить ничего, что указывало бы на то, что он намного, намного ее моложе. За исключением, пожалуй, его смешливости в ту ночь. Интересно, почему с годами людям меньше хочется смеяться? Казалось бы, совсем наоборот: смех нужнее в старости, потому что помогает выстоять. Смех может помочь — вопреки всем болям и страданиям — мышцам, которые теперь не растягиваются, а задерживают вас на месте. Меньше смеются и… пожалуйста — готов постаревший человек. Может, это способ угадать чей-то возраст. Если смеются пятьдесят раз на дню — дети. Двадцать раз в день означает, что им двадцать. Десять раз в день значит, они разменяли четвертый десяток. К тому времени как им станет сорок, кажется — ничто на свете их не рассмешит.