Мэрилайл Роджерс - Неразгаданные сердца Страница 15

— Вызови-ка в памяти ее черты, — сказал Гален. — Неужели они тебе никого не напоминают?

Карл умолк, словно пораженный громом: у него расширились глаза и отвисла челюсть. Опомнившись, он закрыл рот и в изумлении покачал головой.

— И впрямь поразительное сходство…

Там, где лесная тропа выходила на лужайку, Келда металась, точно в клетке, моля Всевышнего о скорейшем возвращении подруги. Она перемежала истовые молитвы приглушенными проклятиями и так ломала руки, что у нее заныли пальцы. Бывали случаи, когда она готова была придушить Амисию. В лесу смеркалось; памятуя, как они накануне опоздали к ужину, Келда надеялась, что хоть сегодня не придется вброд переходить отмель.

— Больше медлить нельзя, нужно возвращаться, — теребил ее Фаррольд, стараясь не выдать своей тревоги. — Если уж из замка вышлют сюда лодку, мы, по крайней мере, будем ни при чем. Почему из-за одного должны страдать другие?

Фаррольд приводил самые веские доводы, чтобы убедить свою миловидную спутницу. Они должны сделать все возможное, чтобы только избежать наказания. Отец будет в ярости, им всем не поздоровится, а ведь виновата на самом-то деле одна его смазливая наследница-падчерица. Теперь в голосе Фаррольда зазвучала неподдельная боязнь:

— Я Амисии зла не желаю, но и расплачиваться за ее сумасбродство нам с тобой ни к чему.

Келда остановилась и взглянула на своего компаньона, который уже натягивал три пары поводьев, неловко переминаясь с ноги на ногу. Ей сделалось совестно за Амисию. У Фаррольда было больше причин опасаться кары, чем у них обеих вместе взятых. Во время послеполуденной прогулки он, среди прочего, поведал ей, что законный сын может подчас пойти наперекор родительской воле, тогда как незаконнорожденный всецело зависит от милости отца и не смеет ни в чем ему перечить.

— Наверно, ты прав. Давай привяжем кобылку здесь — Амисия ее с легкостью отыщет. Если вода поднимется не слишком высоко, она еще сумеет нас догнать.

Келда чувствовала себя предательницей, но и подводить Фаррольда тоже не годилось. Семеро одного не ждут.

С проворством и сноровкой, которых он доселе не проявлял, Фаррольд отделил лошадь Амисии от двух других и передал их поводья Келде, а сам привязал серую в яблоках кобылку к молодому деревцу в тени раскидистого дуба. Подсадив Келду, он ловко оседлал своего жеребца.

Держась чуть позади, Фаррольд перехватил брошенный через плечо беспокойный взгляд Келды и ободряюще улыбнулся. Откинув за спину тугую косу, перевитую сапфирово-голубой лентой, Келда пожала плечами, выражая полное равнодушие, и устремилась туда, где розовела полоска горизонта.

Они пустили лошадей во весь опор и хохотали, как дети, когда из-под копыт летели брызги, обдававшие их с головы до ног. Однако по мере приближения к извилистой дороге, ведущей в замок, их веселье заметно пошло на убыль: впереди маячила зловещая темная фигура со сложенными на мощной груди мясистыми руками.

Гилфрей с трудом передвигал ноги — они у него вечно опухали и нестерпимо болели, отчего он зверствовал еще сильнее; но как только всадники оказались на расстоянии вытянутой руки, он ринулся вперед и выбил Фаррольда из седла. Юноша упал в пенящуюся воду.

— Чтоб неповадно было своевольничать, — прорычал Гилфрей, глядя на него сверху вниз, а потом перевел злой, колючий взгляд на Келду.

Вымокшая от брызг, дрожащая от ветра и страха, Келда нашла в себе силы спешиться и удерживала свою лошадь между собой и клокочущим от ярости бароном.

— Не браните ее. — Фаррольд, собравшись с духом, попытался вступиться за девушку, в которой нашел сочувствие. Он еле-еле поднялся на ноги, но набежавшая волна небывалой высоты снова швырнула его в воду.

Забыв о боли в ногах, Гилфрей бросился на неблагодарного отпрыска:

— Ты еще смеешь указывать мне?

С трудом встав, Фаррольд в который раз потерял равновесие, подкошенный новой волной и отцовской злобой.

— Мы давно могли бы вернуться, но до последнего надеялись дождаться нашу спутницу.

Келда ахнула, услышав такие вероломные речи из уст своего заступника. Она покинула Амисию ради того, чтобы он не понес наказания, но ей никогда не пришло бы в голову указывать пальцем на подругу — пусть даже та была виновата — чтобы выгородить себя.

Фаррольд заметил осуждение Келды и содрогнулся от собственного малодушия. Он сгорал со стыда: ведь Амисия оказалась первой девушкой, проявившей к нему благосклонность и сочувствие. Она не позволила себе ни одного выпада против его происхождения и воспитания, ни одной насмешки над его нескладной фигурой и несуразной внешностью. Тогда он не знал, что встретит здесь вторую девушку, у которой найдет еще большее понимание, а возможно, даже одобрение. Келда поймала его умоляющий о прощении взгляд.

Барон схватил за шиворот жалкого, вымокшего до нитки недоросля, который сделался похож на полуживого котенка.

— Забирай лошадей да пошевеливайся! — Гилфрей швырнул сына в размытую дорожную грязь, прямо к ногам девушки. — И помни: со мной шутки плохи.

Доброе сердце Келды сжалось от мыслей о судьбе несчастного юноши. Она помогла Фаррольду подняться. В смятении и спешке они не заметили, как в густых сумерках показалась движущаяся фигура.

В каскадах брызг по волнам прилива мчалась серая лошадь в яблоках. Всадница, невзирая на опасность, пустила ее во весь опор, хотя узкая каменистая коса была едва различима.

— Ах ты безмозглая тварь! Чуть не загубила мою лошадь! — Теперь гнев Гилфрея обратился против падчерицы, которая, как всегда некстати, напомнила ему о прежнем хозяине замка.

— Хотя бы и так, — бросила Амисия отчиму, загородившему дорогу. — Но если бы вместе с лошадью сгинула и я, вы бы сочли, что дешево отделались.

В глазах Амисии метался золотой огонь дерзкой храбрости, который всегда вспыхивал при стычках с этим человеком. Она пришпорила лошадь, да так, что упрямому самодуру не оставалось ничего другого, как посторониться, чтобы не свалиться с узкой тропы в бурные воды прилива.

— Я бы еще приплатил, — рявкнул он вслед Амисии. — С души воротит, как подумаю, что ты меня переживешь. — Он продолжал выкрикивать проклятия, не надеясь догнать бунтарку. — Но лошади тебе больше не видать! Пусть только конюхи посмеют пустить тебя в стойло — всем шеи сверну!

Амисия не подала виду, что эта угроза задела ее за живое: ведь так недолго было лишиться возможности еще раз увидеть героя-разбойника. Поднимаясь вверх к замку, она запрокинула голову, и ее звонкий хохот эхом разнесся по каменистым склонам. Хотя чуткий слух уловил бы в нем горечь, несвойственную юности, цель была достигнута: она в который раз заявила, что не склонится перед своим недругом. То был голос вольности, который ранил больнее, чем стрела.