Элизабет Стюарт - Роза и лев Страница 15

— Я бы хотел вернуть тебе твоего отца, хотел бы воскресить и своего малыша Адама, но я не Господь Бог. Только на одно я надеюсь, что они смотрят на нас сейчас с небес и гордятся тобою… И твой отец, и твой тезка.

Роберт нагнулся, обнял мальчика, но тут же громкий крик заставил его встрепенуться.

Это был голос Джеффри. До этого он был занят во дворе, убирая тела погибших и уничтожая следы прошедшей битвы. На него также была возложена и охрана крепостных стен.

— Милорд! Уильям Джаррет прискакал с доброй вестью. Замок Мерлан и замок Херкли в наших руках, и никто не убит, лишь один наш солдат ранен при взятии Херкли.

Джеффри трепетал от радостного возбуждения.

— Три замка! Уже три замка подвластны вам, милорд де Ленгли!

Всеобщий радостный вопль вновь потряс стены холла. Роберт выслушал его, гордо расправив плечи. Настал момент его торжества.

Но как накормить и победителей, и побежденных? Перед его глазами мелькали их лица, широко разинутые рты выкликали славословия в его честь. А какие проклятия он услышит очень скоро, когда эта голодная толпа потребует от нового хозяина хлеба и мяса.

«Господь милостивый, избавь меня хоть на краткие часы от забот! Дай мне время насладиться праздником. Я увидел подобие своего умершего сына, и спасибо тебе за это, Боже! Мои солдаты овладели всеми крепостями в округе и причем малой кровью, и за это я Тебе благодарен. И Ты, Господь, отдал мне в руки дочерей злодея Монтегью. Ты даже слишком щедр, Господь мой».

Внезапная и совсем несвоевременная мысль заставила его нахмуриться. А каково этим девицам там наверху? Что они думают о своем победителе?

Глухой ропот толпы, доносившийся снизу из холла, постепенно стих. Чем теперь занялись разбойники, Джоселин не могла догадаться, хотя и навострила уши, как лиса, почуявшая стаю гончих. Но тишина успокаивала. Она укрылась с головой одеялом и прильнула к телу сестры, чтобы согреться. Аделиза, как и ее служанка Хейвиз, продолжала всхлипывать. Джоселин не без брезгливости позволила Хейвиз улечься с ними в общую постель в надежде на то, что она прекратит занудное хныканье. Трем женщинам вполне хватило места на широкой кровати. Пока не кончился кошмар всей этой ночи и на все вопросы не получен четкий ответ, Джоселин решила терпеть рядом с собой присутствие служанки.

К тому же ледяной холод проник в комнату. Угли в камине давно прогорели, но Джоселин не решилась обратиться к стражникам с просьбой принести еще дров. Хотя Роберт де Ленгли строго приказал молодым солдатам не трогать пленниц, но кто знает, как они будут исполнять распоряжение милорда. Джоселин помнила, что они с вожделением поглядывали на распростертую на полу Аделизу.

Ей хотелось вновь уснуть и тем самым скоротать мучительные часы ожидания рассвета, но сон не шел к ней. Едва она смеживала веки, как перед ее мысленным взором возникал жуткий образ Роберта де Ленгли, Нормандского Льва, и тогда озноб пробегал по ее телу, несмотря на плотное одеяло и тепло, исходящее от женщин, лежащих рядом с ней.

До сих пор все, что она знала о нем, казалось ей лишь вымыслом суеверных простолюдинов. Однако недавняя встреча заставила ее усомниться в собственном здравом смысле.

Распространялись слухи, что он заколдован, что в битве его сила равна десятку рыцарей, а хитростью он превосходит сказочного Дракона. Он вел за собой от сражения к сражению войска короля Стефана, побеждал или терпел поражения, но сам всегда оставался невредимым.

Так было раньше, но постепенно война в Нормандии надоела всем, вести о победах все чаще сменялись горькими известиями о потерях, и могущественные вельможи один за другим присягали на верность династии Анжу.

Те, у кого была собственность в Англии, поспешили вернуться обратно на остров, чтобы сохранить последнее свое достояние.

Только один Роберт де Ленгли продолжал воевать. Где бы ни вспыхивал огонь возмущения против новой власти Анжу, там появлялся де Ленгли со своим отрядом и раздувал пламя погорячее. Он сеял смуту по всей Северной Франции, вмешивался в любой династический спор и не только мечом, а лишь одним своим присутствием наводил страх на успокоившихся было баронов в новообретенных ими замках.

Джеффри Анжу, объявивший себя независимым герцогом Нормандским, едва успев насладиться возданными ему почестями, вскорости почил в бозе, но его сын Генри крепко вцепился хищными, только что отросшими когтями в богатые провинции Анжу и Турень и, не дождавшись конца срока положенного траура по усопшему отцу, сочетался браком с Элеонор, графиней Аквитанской, скандально известной красавицей, избавленной по разрешению Папы Римского от брачных уз с королем Франции.

Графы и герцоги делили земли и праздновали свадьбы, а Роберт де Ленгли продолжал воевать, сохраняя верность своему далекому и давно забывшему о нем сюзерену, английскому королю Стефану. Такая преданность и твердость в убеждениях в годы всеобщего предательства создавали вокруг него ореол мученика.

И когда весть о сожжении его заживо в монастырской церкви, окруженной сворой наемников Генри Анжу, докатилась до английского острова, то королю Стефану ничего не оставалось сделать, как, угодив простому народу, прилюдно пролить слезы и пожертвовать много серебряных пенни на свечи, зажженные в память Роберта де Ленгли. Богобоязненные люди осеняли себя кресным знамением и вздрагивали при мысли о том, какую мученическую смерть приняли Роберт и его соратники.

Но Джоселин хорошо помнила, что в те дни на стол в замке Белавур подавалось множество сытных кушаний, и винные погреба опустошались, чтобы отметить столь радостное событие. Отец ее был счастлив, что украденные им у де Ленгли владения теперь уже никогда не станут предметом притязаний пришельца из-за Пролива.

Для Джоселин все годы ее пребывания в замке Белавур были наполнены тревожным ожиданием неминуемого краха. Она догадывалась, что власть ее отца ненадежна и временна. Слуги молча и покорно исполняли свою работу, притворяясь, как она это чувствовала, тупыми рабами, а на самом деле таили в душе ненависть к своим господам. Недаром отец на ее памяти подверг не менее двадцати крепостных жестокому наказанию за лень и за грубые высказывания в адрес господ. Смерды и слуги ненавидели и ее, потому что в жилах Джоселин тоже текла кровь проклятых Монтегью.

Однажды она, томясь от бессонницы, заглянула ночью в часовню при замке. К ее изумлению, там было светло и жарко от множества свечей. Так слуги отмечали первую годовщину кончины Роберта де Ленгли, Нормандского Льва. Как только она приоткрыла дверь и услышала слова панихиды, то ощутила страх — не за себя, а за тот зыбкий мир, который ей удавалось с большим трудом сохранять на землях Белавура.