Джорджетт Хейер - Доминика и Бовалле Страница 15

Донья Доминика вынуждена была признать, что сердце ее опасно трепетало. Его улыбка преследовала ее во сне, и от этого невозможно было отделаться. Конечно, он дерзкий негодяй! Она не могла понять, чем он ее пленил. Бовалле не обладал изысканностью манер и тонкостью обхождения. От него нечего было ждать томных взоров и вздохов, как того требовала мода. Он хватал девушку за талию прежде, чем она успевала опомниться, срывал поцелуй — и был таков. О, веселый задира! Он был слишком прямолинеен, стремителен и, ухаживая, не пользовался светскими уловками. Ей нравилась мысль, что он подобен сильному ветру, резкому и соленому. Не зная отдыха, он был повсюду, неугомонный и полный жизненных сил, бьющих через край. А его глаза, манящие и бросающие вызов из-под опущенных век! Какой стыд, что ее сердце бьется в ответ! Когда Бовалле проходил по палубе, беззаботно и небрежно уперев руку в бедро, то волей-неволей притягивал к себе взгляд. Он останавливался возле шкипера, и оттуда доносились обрывки быстрых веселых фраз, куда-то указывал, качал красивой черноволосой головой, отпускал шутку, вызывавшую усмешку шкипера, и, спустившись по трапу, смешивался со своими людьми.

По-видимому, они почитали его и трепетали перед ним. С Бовалле шутки были плохи. Это был командир, которого любили и в то же время боялись. Донья Доминика, уже понимавшая некоторые английские слова, улавливала общий смысл того, что говорила о Бовалле его команда. Как она поняла, они считали его редким шутником. Доминика раздумывала над странным складом ума этих англичан, которые все время смеялись. В Испании вели себя иначе.

А Испания с ее этикетом, благопристойностью и помпезностью с каждым днем все приближалась. Безумные дни в море завершались, и приключение подходило к концу. Дон Мануэль, откинувшись на подушки, говорил о дуэньях, а донья Доминика, скрывая дрожь, обращала тоскливый взгляд на Бовалле. Тому, кто был воспитан в вольном Новом Свете, условности Старого Света представлялись несносными. Дон Мануэль строго заметил, что предоставлял дочери слишком большую свободу. Доминика была своевольна, дерзка и чересчур самостоятельна. Взять, к примеру, ее поведение на борту «Санта-Марии». Девушка, на которую напали пираты, должна застыть неподвижно, как статуя мученицы. Дочери Испании не пристало брыкаться, кусаться и царапаться, а также размахивать кинжалом и злобно браниться со своими обидчиками. Дон Мануэль был шокирован, но, достаточно хорошо зная свою дочь, воздерживался от комментариев. Он надеялся, что его сестра найдет для нее строгую дуэнью. Дон Мануэль вынашивал также матримониальные планы, о чем намекнул дочери. Он сказал, что ему хотелось бы надежно пристроить ее, и нарисовал заманчивую картину будущей жизни. Донья Доминика слушала его со все возрастающим ужасом и наконец сбежала из каюты отца на свежий воздух.

— О! — воскликнула она. — Неужели английских леди так же охраняют и держат в заточении, как бедных испанок?

Они находились в более холодных широтах, и дул пронизывающий ветер. Бовалле сбросил с себя плащ и укутал им девушку.

— Нет, дорогая, я не буду заточать вас, но я знаю, как охранять свое сокровище, не сомневайтесь в этом.

Она завернулась в плащ и широко раскрытыми глазами взглянула на него.

— Значит, в Англии к женам приставляют противных дуэний?

Он покачал головой.

— Вернее, мы им доверяем.

Ямочки у нее на щеках задрожали.

— О, сэр Николас, вы почти убедили меня! — Доминика предостерегающе нахмурилась, увидев, что он протянул к ней руку. — Фу, при ваших людях! Сеньор, я сказала «почти». Знайте, что отец собирается выдать меня замуж.

— Заботливый сеньор, — заметил Бовалле. — Клянусь честью, я тоже собираюсь.

— Если вы действительно приедете в Испанию, возможно, я уже буду обвенчана.

Его глаза сверкнули.

«Как клинок!» — подумала она.

— Это в самом деле возможно? — спросил он, и эти слова требовали ответа.

Слегка дрожа, Доминика отвела глаза, улыбнулась, нахмурилась и покраснела.

— Н-нет, — запинаясь, произнесла она.

Слишком быстро наступил день, когда на юге показались берега Испании. Дон Мануэль отважился ненадолго подняться на палубу, где было прохладно, и устремил взгляд в ту сторону, куда указывал Бовалле.

— Вон там находится Сантандер, сеньор. Сегодня ночью я высажу вас на берег.

День быстро заканчивался, сгущались сумерки. Донья Доминика наблюдала, как Мария укладывает ее сундуки. Служанка уложила драгоценности отдельно в шкатулку с золотым замком и ревниво их пересчитала. Она не могла быть спокойна, пока находилась среди этих англичан, и все время терзалась мрачными подозрениями.

Ее госпоже пришла в голову странная фантазия упаковать драгоценности собственноручно. Разложив содержимое шкатулки на столе, Доминика рассматривала каждую вещицу с грустью и нежностью. В конце концов она выбрала золотой перстень для большого пальца. Он был велик для ее маленькой ручки и слишком массивен для дамы. Она спрятала его в носовой платок и быстро заперла шкатулку, чтобы Мария не обнаружила пропажу.

В мягких вечерних сумерках Доминика поднялась на палубу. Она была закутана в плащ, и ее овальное лицо бледнело в тусклом свете фонаря. Сейчас корабль двигался медленно, и темная вода мягко плескалась у его дубовых бортов. На палубе была небольшая суета. Раздался громкий голос шкипера: «Прямо руля!» При свете раскачивавшегося фонаря девушка увидела Бовалле, который стоял рядом с боцманом и вглядывался в темноту. Далеко на юге мерцали огоньки, и Доминика поняла, что Испания близко.

Она тихо подошла к Бовалле и робко коснулась его руки. Он быстро оглянулся.

— В чем дело, дитя мое?

— Я хотела… я пришла поговорить с вами, — нерешительно сказала она.

Сэр Николас лукаво взглянул на нее:

— Говорите — я слушаю.

Доминика извлекла из-под плаща руку, в которой держала золотой перстень.

— Сеньор, вы дали мне на хранение ваше кольцо. Я… я думаю, что мы больше никогда не увидимся, и мне бы хотелось, чтобы вы взяли мое кольцо на память обо мне.

Доминику тотчас же увлекли подальше от фонаря, в благословенную темноту. Она почувствовала, как Бовалле обнял ее и прижался щекой к ее локонам, услышала его шепот: «Любимая! Дорогая!» Безумие, совершенное безумие, но было так сладко раз в жизни совершить безумие! Доминика ответила на поцелуй, и все поплыло у нее перед глазами. Она подумала, что никогда не забудет ощущения железных рук англичанина, прижимавших ее к стремительно бьющемуся сердцу. Дрожа от волнения, она прошептала:

— Querido![4] Не забывайте меня!