Челли Кицмиллер - Коснись зари Страница 15

Пока же ей предстояло провести следующие два часа, притворяясь, что она наслаждается спектаклем; ну а дальше… Дальше она вернется в гостиницу, а из нее сразу домой, в Бостон! Все шло совсем не так, как было запланировано, и этому должен быть положен конец!

Хеллер взяла программку с маленького круглого столика и быстро прочитала ее. В глаза ей бросилось имя Елены Вальдес, напечатанное жирным шрифтом наверху страницы, и сердце заныло, но тут люстры над головами зрителей погасли, и театр погрузился в темноту.

Из оркестровой ямы донеслись звонкие, кристально чистые звуки испанской гитары. К ним постепенно присоединилось звучание других инструментов, но гитара продолжала доминировать. Хеллер попыталась сосредоточиться на игре оркестра, тем более что ее глаза еще не полностью привыкли к темноте.

Наконец вспыхнувшая рампа осветила сцену, зеленый бархатный занавес открылся, и Елена Вальдес, одетая в костюм мексиканской крестьянки, вышла на авансцену. Ее появление было встречено бурными овациями всего зала.

Хеллер наблюдала за танцовщицей со странным, не до конца понятным ей самой чувством. Какая досада, подумала ока, что из всех развлечений, которые Гордон Пирс мог предложить ей, он выбрал знаменитую Елену Вальдес! В конце концов ее взгляд, оторвавшись от сцены, начал рассеянно блуждать по залу. Хеллер смотрела на море голов, выискивая знакомых по Торговой палате, как вдруг заметила мерцание красного атласа в ложе возле сцены.

— Тетушка, дайте ваш бинокль быстрее! — Хеллер схватила бинокль из рук Абигайль и принялась крутить колесико настройки. Ошибки быть не могло: разумеется, это он и никто другой! Она с трепетом наблюдала за доном Рикардо. Вот он снимает накидку, бросает ее на стул, садится, наливает себе бренди из бутылки, стоящей на столике рядом с ним, а затем делает небольшой глоток.

Хеллер обернулась и с удивлением посмотрела на столик, стоявший рядом с Гордоном Пирсом, а также на столики в смежных ложах, но ни у кого не обнаружила спиртных напитков. Почему же это позволено дону Рикардо? Кем был этот человек, что давало ему право пользоваться индивидуальным обслуживанием? Судя по всему, Гордон Пирс и дон Рикардо прежде никогда не встречались, хотя, казалось, Гордон знал здесь каждого мало-мальски значительного человека.

Не обращая внимания на тихий шепот Абигайль, напоминавшей ей о недопустимости столь вульгарных манер, Хеллер продолжала, почти не скрываясь, разглядывать сеньора Монтаньоса. Она воспринимала это как своего рода компенсацию за оскорбления, которые он ей нанес. Да и в конце концов, какая в этом беда, если человек, за которым наблюдают, ничего про это не знает?

Монтаньос развалился в глубоком уютном кресле, как большой черный кот; его нога лежала на бархатном табурете, рука покоилась на бедре; он держал рюмку с бренди. Казалось, его внимание было всецело поглощено действием, разворачивающимся на сцене. Когда он потягивал бренди, его губы едва касались стенок рюмки. Похоже на поцелуй, подумала Хеллер и тут же выругала себя за столь неподобающие мысли.

Убрав бинокль в серебряный футляр, она возвратила его Абигайль и, по-прежнему делая вид, что не слышит ее нравоучений, уставилась на сцену. Когда первый акт закончился и в зале зажегся свет, Абигайль начала восторженно расхваливать многогранный талант сеньориты Вальдес, которая напомнила ей знаменитую Лолу Монтес. В этот момент Хеллер поняла, что не слышала ни одного слова и не видела ни одного танца: она прислушивалась только к голосу, звучавшему внутри ее, — тому самому, с явным ирландским акцентом, проклинавшему ее за то, что она позволила дону Рикардо поцеловать себя. «Ты всего лишь слабовольная глупая девчонка, — с явным удовольствием продолжал свой разнос внутренний критик, — тебе следовало оттолкнуть его, а затем дать ему пощечину за его наглость. Ты же поступила как дочь своей матери, Хеллер О'Шей! Впредь тебе не следует допускать что-либо подобное, не забывай об этом».

Хеллер закрыла глаза и приказала голосу замолчать, но тут же почувствовала, что ее глаза начали наполняться слезами. Не зная, что еще предпринять, чтобы наконец взять себя в руки, она положила программку на колени и приготовилась оставшееся время не отрывать взгляда от сцены.

Люстры снова погасли, сцена осветилась, и Хеллер увидела Елену. Теперь она была одета в ярко-красное платье, отделанное черными испанскими кружевами: оно облегало ее пышное тело от груди до бедер так плотно, что, казалось, швы вот-вот разойдутся.

В зале не раздавалось ни звука. Обольстительно медленно Елена опустила руку за лиф платья и достала пару кастаньет. Она улыбалась зрителям, флиртовала с ними, притворяясь неопытной танцовщицей. Кастаньеты щелкнули раз, другой, затем она громко засмеялась и крикнула: «Оле!».

Точно рассчитывая движения, Елена начала постукивать правой ногой по деревянному полу: пятка, носок, пятка, носок. Ее волосы упали роскошными волнами на шею и плечи. Подняв руки, она взмахнула кастаньетами над головой, ускоряя ритм.

— Для тебя, любовь моя! — выкрикнула она и закружилась подобно живому пламени по сцене.

Возвратившись в центр сцены, Елена остановилась, посмотрела в зал, затем нагнулась, подобрала подол платья и начала медленно приподнимать его, оголяя лодыжку, икру, колено, бедро…

Хеллер на секунду задержала дыхание. Прежде ей никогда не доводилось видеть такой вдохновенный танец… и такое откровенное выражение страсти. Взгляд Елены был устремлен в зал, ее алые губы вытянулись, как при поцелуе. Хеллер проследила за направлением этого взгляда — он летел прямиком к ложе дона Рикардо.

Сердце Хеллер остановилось, потом снова начало биться с бешеной силой. Не в силах более терпеть, она закрыла глаза, умоляя провидение поскорее закончить все это.

Глава 5

Хоакину уже не раз доводилось наблюдать за танцем Елены в лучших салонах Калифорнии и в мексиканских фиестах; она танцевала даже в походных лагерях, поддерживая боевой дух его людей… и все же он никогда не видел, чтобы Елена танцевала так, как сегодня вечером. Каждое ее движение было отточено до совершенства, она соблазняла, заставляла мучиться, ревновать… Она была великолепна, и он гордился ею.

И все же, хотя ее томные, полные страсти взгляды были для него, только для него одного, он неожиданно понял, что его чувства к ней изменились. Когда же это случилось? Как бы то ни было, он больше невосприимчив к ее эротическим знакам. Поднеся рюмку к губам, Хоакин залпом осушил бренди, затем глянул в зал…

Черт возьми, отчего они все уставились на него?

Медленно, не показывая гнева, бурлящего в крови, он перевел взгляд на сцену. С громким возгласом Елена простерла руки, затем повернулась и медленно прижала руки к груди, словно подзывая его.