Юрий Татаринов - Посланник Аллаха Страница 16

— Ну что ж, пусть будет три дня. Дарую эту крепость тебе, Кайдан. Через три дня она должна быть сожжена!

На этом совет закончился, все были отпущены. Через некоторое время в шатре остались только хан, слепой и Швейбан.

Светлейший пересел за столик с шахматами. Начав расставлять фигуры, он ласково пожурил племянника:

— Ты опоздал сегодня, мой мальчик. Уж не из объятий ли прекрасных дев вытащил тебя мой гонец? — он засмеялся тем добродушным смехом, который свидетельствовал, что светлейший прощает племяннику его недисциплинированность. — Если и тут потребуется помощь, обращайся, — пошутил он. И тут же признался: — Шучу, не по мне это — тешиться с девами. Мы уж лучше в шахматы. Правда, слепой?

Кара-Кариз, прислушиваясь к стуку шахматных фигур о доску, не ответил — зато Швейбан, желая настроить дядю, чтобы тот не обиделся за подарок, вдруг поддержал шутку громким смехом...

Красавец умел расположить к себе... Еще не так давно светлейший был так же обаятелен. Со временем многое изменилось. Вечно живя заботой о том, как бы не погубить войско, фанатик войны стал совсем другим. Груз ответственности, постоянно довлевший над ним, сделал беднягу замкнутым и даже мрачным человеком, угодить которому было просто невозможно. Светлейшему потому и нравился Швейбан, что они были чем-то похожи...

— У меня к тебе дело, дядя,

— Какое, мой мальчик?

— Мы не виделись два месяца, от самого Каменца. Вдобавок ты так помог мне сегодня...

— С этим городом ты мог бы справиться сам!

— Ты преподал мне урок. Теперь я знаю, как надо воевать... А чтобы отблагодарить, хочу сделать тебе подарок.

— Вот как! — светлейший наконец оглянулся на племянника. Любопытство читалось в его темных глазах. Черная борода его затряслась, а лысина заискрилась капельками пота. Он глухо засмеялся. — Что ты придумал?

Угадав в голосе светлейшего недоверие, Швейбан настороженно улыбнулся: он все еще опасался, что хан выкажет недовольство, когда увидит подарок. Сверкнув серьгой, бедняга сказал:

— Только прежде хочу заручиться твоим словом: чур, не обижаться!

Кажется, ему удалось заинтриговать светлейшего. Баты-хан вовсе забыл про шахматы. Глаза его, обращенные на племянника, заметно округлились, а на высоком лбу обозначились морщины.

— Что ты придумал, негодник? — повторил он ласково.

— Нет, пообещай! — не отступался молодой.

— Ну, хорошо, хорошо. Обещаю, — согласился светлейший. И тут же добавил: — Только без шуточек! Ты же знаешь, я и без обиды могу выставить вон!

Угадав, что любопытство дяди распалено, Швейбан наконец хлопнул в ладоши.

Пола холщовой занавески, отделявшей прихожую шатра от общей залы, дрогнула и вдруг поднялась. В зал вошла, а точнее, вплыла, ни жива ни мертва, наша пленница. Швейбан шагнул к ней — и сорвал с ее головы большой белый платок...

На пленнице было белоснежное платье до земли и короткий златотканый жилет, застегнутый на все перламутровые пуговицы. Пышные черные волосы бедняжки свисали до пояса, прикрывали ее грудь и осиную талию.

Может быть, как раз движение и блеск волос пленницы в ту минуту, когда Швейбан скинул с нее платок, и вызвали у светлейшего уже с первого мгновения какой-то особый интерес к подаренной наложнице. Баты-хан сразу и безоговорочно признал, что перед ним истинная красавица. И все же не красота пленницы и даже не мысль о том, что это чудесное существо отныне его собственность, так взволновали светлейшего. Настоящий интерес вызвал у него стеснительный взгляд рабыни. Хан встал со скамейки, шагнул к прибывшей и стал ждать, когда она поднимет на него глаза. Ему важно было знать ее первую реакцию от встречи с ним... Увы, упрямица так и не удосужила его взглядом: казалось, что ее больше интересовал подол собственного платья, обшитый кружевами... И тогда хан понял, что перед ним самолюбивая, знающая только себя гордячка.

— Какая дикарка! — признался он, впрочем, вложив в свое восклицание больше очарованности, чем разочарования. — Готов поспорить, что она не видит нас с вами!

Молодой наместник уже ругал себя за выбор — в эту минуту он был уверен, что не угодил дяде...

Между тем он ошибался. Повелитель никогда не выказывал радости там, где действительно был рад. Даже к победам своим он относился скептически, тем самым как бы предупреждая себя и других, что завтра с таким же успехом можно горько заплакать. Для него являлось обычным вести себя как бы в противовес своим настоящим чувствам. И, конечно, такое поведение вводило в заблуждение тех, кто его плохо знал.

Вот и на этот раз все было не так, как казалось на первый взгляд: светлейший сразу почувствовал влечение к подаренной рабыне, но усилием воли сумел скрыть это.

Пляшущий огонь факелов, установленных на специальных вилках, как бы дополнял и множил исключительность рабыни — удлинял ее и без того длинные ресницы, делал бездонными глаза и длиннее тонкую белую шею. Ее волосы, казалось, рассыпали сиреневые искры. Красавица выглядела послушной, скромной и спокойной. Казалось, ее не волновали ни откровенные взгляды мужчин, ни даже будущее, которое готовила ей эта встреча...

Между тем затянувшуюся паузу, в течение которой светлейший и его племянник взирали на пленницу, по-своему оценил слепой. Сидя за шахматным столиком, тот наконец пошевелился и стал кашлять — напомнил о своем присутствии. Предчувствие беды посетило старика. Он поспешил заметить:

— О повелитель, знаю, что здесь женщина. И потому спешу напомнить давно известную истину: все беды от женщин! Смотри на нее просто как на роженицу и не внушай себе космических мыслей! Это не богиня! Это обычный комок грязи!

Слепой так и продолжал бы в том же духе, но тут в шатре неожиданно прозвучала команда светлейшего:

— Выйдите все! — и специально, чтобы не обидеть советника, Баты-хан добавил: — И ты тоже, слепой!..

Только тогда Швейбан понял, что угодил. Радуясь, молодой воскликнул:

— Я был уверен, что она понравится тебе, дядя! У нее такие глаза! Да и вся она!..

— Довольно! — грубо остановил его хан.

Швейбан радовался и одновременно чувствовал, что его сосет червь ревности: в глубине души бедняга уже жалел, что расстался с такой жемчужиной...

Но особенно негодовал слепой. Этот готов был убить пленницу... Швейбан вышел, а Кара-Кариз еще некоторое время сидел за столиком. Наконец встал и, всем своим видом давая понять, что недоволен, направился вон из шатра...

Когда оба удалились, светлейший решительно взял красавицу за руку и подвел ближе к огню. А сам опустился напротив в кресло. Так, в молчании, они провели несколько минут...