Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла Страница 16

Отчасти, чтобы избежать подобных обвинений (пусть и голословных, но все же опасных), но, прежде всего, из-за участившихся внезапных обмороков Наташи, которые обращали на себя все большее внимание и вызывали неподдельный интерес у придворных сплетников и сплетниц, князь и княгиня увезли дочь в Италию, к одной из родственниц — семье жены брата Зинаиды Гавриловны, где Наташа вскоре родила сына, названного по согласованию с великим князем Николенькой, в честь дедушки.

Мальчика лишь год спустя привезли в Россию, и все это время Александр не переставал писать Наташе, признаваясь в овладевшем его сердцем отчаянии и невыносимой тоске. Михаилу пришлось однажды выступить и в роли курьера — навещая сестру и родителей в Неаполе, он передал Наташе неотправленную связку писем: наследник опасался прямой почты и всякий раз полагался на дружеское участие в этом деле. Одно из посланий наследника случайно попалось ему на глаза, и Михаил с ужасом прочел в нем строки, исполненные искреннего страдания настоящего влюбленного: «Я чувствую, что расстояния угрожают нам, и боюсь стать вам неинтересным. Но вы — единственная, кто читает мое сердце, точно книгу, и я не желаю, чтобы вы прерывали этого занятия».

По возвращении в Петербург Репнины поселили Наташу отдельно, сняв для нее большую квартиру на Мойке в доме с видом на канал, и вскоре там часто стали видеть известную многим в столице черную, без опознавательных знаков карету наследника, в которой он выезжал в город, дабы, как он наивно полагал, не привлекать к себе излишнего внимания посторонних глаз. Именно Александр настоял на возвращении Натали в свиту великой княгини. Император Николай, желая подготовить сына к обязанностям монарха, не только назначил его на ответственные посты в важнейшие государственные структуры, но и придал ему собственный двор, существенно увеличив штат фрейлин и адъютантов.

Имя и присутствие княжны Репниной не вызвало возражения лишь у самой великой княгини. Мария Александровна проявляла поистине христианское смирение по отношению к своей подруге, ставшей соперницей. Николаю же не нравилась откровенная либеральность взглядов смелой и европейски, проанглийски ориентированной княжны, которая неоднократно позволяла себе открыто высказываться по некоторым важнейшим вопросам возможных общественных реформ, и, как казалось, Николаю, наследник слишком уж внимательно прислушивался к ее высказываниям.

Но потом, однако, стало понятно, что, несмотря на столь глубокую близость и общность интересов, Александр слушал не столько то, что говорила ему княжна Репнина, а больше наслаждался звуками ее прекрасного, чарующего голоса, созерцанием ее прекрасных лучистых глаз, и предпочитал видеть в ней не советника по политическим вопросам, а задушевного друга, игнорируя таким образом ее способности государственного деятеля и отводя ей роль, как сейчас бы сказали, психоаналитика. Официальные же вопросы Александр продолжал обсуждать с отцом и матерью, и реже — с женой, которая на фоне нескромного адюльтера своего супруга еще более возвысилась в глазах окружавших ее людей и в народе, почитавшей великую княгиню за мученицу…

И, как часто это уже бывало в ее жизни, Анна получила приглашение во дворец тогда, когда почти перестала ждать, забывшись в домашних и материнских радостях. Краткий миг счастья в окружении детей, который служил ей мостками между непередаваемо бурным прошлым и пугающим остротою своего конфликта будущим, закончился, и Анна опять ощутила ту тревожную дрожь, которая превращала ночи в бессонницу, а жизнь — в борьбу.

На сей раз Анну в Зимний сопровождала Татьяна, которая осталась в коляске ждать ее возвращения. Она не меньше других была рада счастливому «воскрешению» Анны, и, прежде всего, потому, что всегда видела в ней защитницу. И впервые за время с памятной ночи пожара она смогла, наконец, вырваться из дома Репниных, передав Анне заботы о Лизе и детях, чтобы отправиться в Двугорское и навестить в тюрьме Никиту. И по возвращению передала Анне его просьбу о скорейшем вызволении его из заключения.

Татьяна и сама уже не помнила, как постепенно свыклась с существованием в своей жизни Никиты. Когда князь Долгорукий решил, что для блага подросшего Андрюшеньки ей следует удалиться из дома, Татьяна не стала возражать и по согласованию с Анной переехала в имение Корфов. И, хотя она была свободной — князь сразу после рождения сына подписал ей вольную, Татьяна продолжала оставаться в доме Долгоруких служанкой, нянькой собственного ребенка.

Увы, таковы были правила — признанный сыном Андрея, мальчик должен был вырасти в своем кругу, и общество матери-простолюдинки могло «испортить» его вкусы и взгляды на жизнь. Когда Андрея по достижению учебного возраста и ходатайству Михаила, ставшего вместе с Лизой и отцом его опекуном, поместили в императорский Лицей в Царском Селе, Татьяна стала видеть его только в летние месяцы. И то если Долгорукие и Репнины не уезжали заграницу и не увозили мальчика с собой. Тот с удовольствием путешествовал в компании двух веселых и жизнерадостных сыновей Елизаветы Петровны.

И тогда отношения с Никитой, к которому барышня Соня уже давно утратила романтический интерес, возобновились сами собой и вскоре переросли в привычку, прямым и неизбежным следствием которой стало их венчание. Этим замужеством Долгорукие остались довольны — у Татьяны теперь была своя жизнь, и роль матери должна была перестать для маленького Андрюши быть такой важной, как в раннем детстве. Никита, наконец-то, обрел душевный покой, и Варвара все не могла нарадоваться на их счастье: старая нянька и прежде считала, что эти двое были созданы друг для друга. А сама Татьяна, избавившись от девических грез, впервые осознала смысл семейной жизни и приняла Никиту не только как друга, но и как мужа.

А потом случился пожар… Впрочем, пожаром Татьяна считала все то, что произошло с ними после появления молодого человека, который называл себя бароном Иваном Ивановичем Корфом. Сначала он просто поселился в имении и стал захаживать к Долгоруким, но дружбы между старым князем и Репниными у него не получилось, в то время как Мария Алексеевна неожиданно для всех нашла в нем постоянного собеседника: Татьяна отметила, что княгиня зачастила к ним с визитами, проходившими в атмосфере абсолютной секретности. «Барон», которого Долгорукая звала «милый Жан», запирался с нею при встрече в кабинете, и о чем они долго разговаривали там, не знал никто.

Все это казалось подозрительным, и Никита ходил с тем к князю Петру Михайловичу, а потом по его просьбе привозил к нему из Петербурга (старый князь уже очень плохо двигался и для него местный кузнец-умелец даже соорудил специальную самоходную коляску) старого поверенного в делах Корфов. Но тот только сочувствовал и разводил руками — признание молодого человека членом семьи было законным и основывалось на подлинных документах. Кто же виноват в том, что он не пришелся Долгоруким ко двору!

Особенно напряженным это противостояние стало после появления в имении Корфов бывшего управляющего, Карла Модестовича. Говорили, он разорился, так и не наладив кондитерское дело, и даже одно время уезжал на родину, но вернулся, по-прежнему обремененный намертво прилепившейся к нему Полиной и карточными долгами, отрешиться от пагубной страсти к игре он так и не сумел. Как и откуда Шулер узнал о переменах в имении, было неведомо, но новоявленный барон встретил его, как родного (что немедленно всех насторожило), и вскоре объявил Никите, что в его услугах управляющего он больше не нуждается. Однако, после заступничества старого князя Долгорукого, имевшего с ним продолжительную беседу на повышенных тонах, узурпатор смилостивился, разрешив Никите остаться до конца сбора урожая. Но и до этого не дошло — по доносу Марии Алексеевны Никита вот уже месяц сидел в уездной тюрьме, ожидая суда.

И вся надежда была у Татьяны сейчас только на Анастасию Петровну! Татьяна денно про себя, ночью — шепотом только и делала, что молилась за ее успех. Жаль, что князь Петр не успел узнать, что дочь его жива и здорова. После того, как Варвара с учителем Санниковым привезли детей Анны и Владимира из Парижа, Долгорукий сник и словно замер, ожидая худшего. А после известия о смерти дочери и зятя, кажется, и вовсе утратил интерес к жизни и делам семьи. И только краткие наезды внуков на каникулы пробуждали его.

«Господи, помоги ей», — взмолилась Татьяна, глядя, как Анна поднимается по ступенькам входа в ту часть дворца, где были помещения, отведенные для наследника и его супруги — приглашение Анне посетить двор пришло от Марии Александровны. И, хотя для молодых по приказу Императора вблизи дворца построен был особняк, где семья — великая княгиня и дети — проводила большую часть времени, но все официальные встречи проводились здесь, в Зимнем.