Стефани Лоуренс - Соблазнительница Страница 16

Попозже он взглянет, что у них и как…

— Давайте выйдем в сад. — Он не смотрел на Амелию, но чувствовал ее взгляд, ощущал ее скрытое радостное удивление.

— Как хотите.

Он все же взглянул на нее, искоса, коротко; улыбка была не только в ее голосе, но и на губах, уголки которых слегка приподнялись. Искушение поцеловать эти насмешливые сочные губы было пугающе сильным. Он подавил его. Кивнув матери, уже усевшейся со своими закадычными подругами в уютном уголке, он с мрачным видом вел Амелию к дверям.

Чтобы добраться до выхода в сад, им необходимо было пересечь весь зал. На это потребовалось добрых полчаса — их то и дело останавливали леди и джентльмены: леди отпускали замечания по поводу ее платья, некоторые искренне им восхищались, другие выражали удивление, как она осмелилась надеть его на бал, а джентльмены отпускали ей комплименты и льстиво улыбались.

Когда они в конце концов добрались до двери на террасу, зубы у Люка были крепко сжаты, брови сурово нахмурены, глаза метали молнии. Амелия ощущала всю глубину его гнева, чувствовала, с каким трудом он сдерживает себя.

И прикидывала, как бы разозлить его еще сильнее.

— Как красиво! — Она вышла на террасу. Пальцы Люка сжимали ее руку.

— Я не знал, что сад у них такой большой. — Он оглядел тенистые аллеи, убегающие вдаль. — Отсюда почти не слышно реки.

— Только слабый плеск воды и удары весел. — Она тоже оглядывалась вокруг. — Кажется, здесь у них танцевальная площадка. — Она показала на группу музыкантов, расположившихся со своими инструментами в конце террасы.

— Давайте пройдемся.

Если они останутся здесь, к ним очень скоро подойдут другие гости, но ей абсолютно не хотелось разговаривать ни с кем, кроме Люка. Но даже с ним она предпочла бы обменяться кое-чем другим, а не словами, и сад куда больше подходит для этого. Она спустилась по ступеням, идя рядом с ним.

Усыпанные гравием дорожки разбегались во все стороны. Они выбрали самую пустынную, теряющуюся среди деревьев. Они шли, попадая в полосу то тени, то лунного света. Амелия прикусила губу, чувствуя на себе взгляд Люка, чувствуя, что он словно против своей воли все время посматривает на ее обнаженные плечи и обнаженную грудь над вырезом платья.

Она не удивилась, когда он в какой-то момент рявкнул:

— Где, черт побери, вы нашли это платье?

— Селестина привезла его из Парижа. — Она посмотрела вниз, на подол, поправила оборку на груди, прекрасно сознавая, что его взгляд следует за каждым ее движением. — Оригинальное, но слегка вызывающее. Мне оно нравится, а вам?

Амелия посмотрела на него. Даже в полумраке она увидела, что губы у него сжались в тонкую линию, а глаза превратились в узкие щелки.

— Вам прекрасно известно, что я и все прочие особы мужского пола, присутствующие здесь и не впавшие в глубокий маразм, думаем об этом платье! Постарайтесь посмотреть на себя со стороны. — Люк прикусил язык, чтобы не сказать: «Представьте, как вы выглядите без этого платья». — Насколько я помню, мы договорились, что вы будете действовать под моим руководством.

Она удивленно распахнула глаза.

— А разве вот это, — она расправила мерцающую юбку, — а также эта дорожка, которую мы выбрали, не то, чего ждет от нас общество? — Она остановилась и встала к нему лицом. Они ушли уже довольно далеко от террасы, и здесь не было никого из гостей; они могли говорить свободно. — Разве не предполагается, что я должна вскружить вам голову?

Сощурить глаза еще сильнее было уже невозможно, тог да он, стиснув зубы, процедил:

— Вы и без платья весьма головокружительны. — Боже, что он говорит? — Я хотел сказать, что обычного нарядного платья было бы вполне достаточно. Это, — и он одним движением пальца обозначил мерцающее платье, — это уж слишком. Это слишком вызывающе и вам не идет.

Он хотел сказать, что ей не идут вызывающие поступки… Он хотел добавить, что Аманду это не портит, но Амелия… какой бы она ни была, она совсем другая.

Ее лицо было в тени от нависающих над головой ветвей.

— Вот как?

Ничто в ее словах не говорило о том, что она обиделась; право же, ее тон казался даже веселым, но вздернутый подбородок предвещал грозу. По спине у него пробежали мурашки, и он торопливо заговорил:

— Я не хотел этим сказать…

— Да-да. — Она улыбнулась. — Я все понимаю.

Но глаза ее не улыбались.

— Амелия…

Он протянул к ней руку, но юбка ее взметнулась, когда она повернула к террасе.

— Полагаю, если мы действительно должны придерживаться именно такой тактики, нам следует вернуться. — Она шла не останавливаясь. — Мы же не хотим, чтобы сплетники неправильно истолковали наши отношения?

В два шага он нагнал ее.

— Амелия…

— Вероятно, вы правы, и нам нужно продвигаться вперед помедленнее. Иначе…

Они подошли к террасе. Она остановилась перед ступенями в пятне света, отбрасываемого фонариками. Он встал рядом с ней, увидел, что она оглядывает группу гостей, ожидающих, когда заиграет оркестр. И вдруг она улыбнулась — но не ему.

Посмотрев на него, она склонила голову, отпуская его.

— Благодарю вас за прогулку, милорд. — Отвернувшись, она стала подниматься по лестнице. — А теперь я хочу потанцевать с тем, кто оценит мое платье, — сказала она, остановившись в дверях зала.

Глава 4

Эти слова дошли до Люка не сразу, и он уже не мог схватить Амелию за руку и вернуть. Поднявшись на террасу, она исчезла в толпе. Он тут же последовал за ней, но, когда нашел ее, она уже стояла среди гостей, оживленно болтая с лордом Оксли, положив ладонь на руку его светлости.

И музыканты, как нарочно, именно в этот момент заиграли вступление к котильону, что заставило гостей быстро разбиться на пары. Сжав зубы, Люк отошел в тень; сложив руки на груди, он прислонился к стене и стал смотреть на Амелию — его будущую невесту, — которая унеслась в танце и быстро скрылась в толпе.

Это чертово платье, эта фантазия мерцающего света, развевалось вокруг нее. Он заметил по меньшей мере два случая, когда мужчины пропускали такт, засмотревшись на Амелию. Чувства, которые его обуревали, были ему неведомы, напряжение, охватившее его, было ведомо только отчасти. Он знал, что такое желание, и умел обуздывать его, но это…

Он — человек чувственный и пылкий, но такого еще никогда не испытывал. Как удалось ей с такой легкостью довести его до подобного состояния?

Хорошо еще, что этот проклятый танец — не вальс!

Едва подумав об этом, он выругался. Следующий танец почти наверняка будет вальсом — страшно даже представить, что может случиться, когда он при всех обнимет ее, одетую в это так называемое платье. И он прекрасно сознавал, что ему придется вытерпеть, если она будет танцевать вальс — вот в этом платье! — с кем-то другим.