Уинстон Грэхем - Корделия Страница 16

– Мне показалось, что бой какой-то вялый. Его не переставляли?

– Может, неровно стоит? Завтра проверю.

– Часы не любят чужие руки. Кто в этом доме ухаживает за ними?

– Не знаю, папа. По-моему, они просто идут себе и идут, пока не кончится завод.

Мистер Блейк издал звук, выражавший крайнюю досаду.

– Это никуда не годится. Ты счастлива, Делия?

Корделии стало неловко. Меньше всего ей хотелось отвечать на подобные вопросы.

– Да, папа, очень. Разве по мне не видно? Разве я не свечусь от счастья? Послушал бы ты, как я распеваю по утрам.

– Ничего, что я спрашиваю? – мистер Блейк дотронулся до руки дочери. – Понимаешь, когда мне приходится отдавать на сторону часы, я не перестаю беспокоиться о них. Что же говорить, если речь идет о моем собственном ребенке?

– Конечно, – Корделия поцеловала отца в щеку и легким тоном добавила: – Но ты вовсе не отдал меня на сторону. От меня так просто не отделаешься. Ведь я дважды в неделю приезжаю в гости. И уж конечно, ты сразу обратишь внимание, если я начну фальшивить. Наверное, я создана для того, чтобы жить, как леди. Мне так нравится! Раскатывать всюду, отдавать распоряжения слугам…

– Всего этого я не мог дать тебе.

– Не в этом дело, – Корделия смутилась. – Ты дал мне самое главное, то, что действительно важно. Однако эти вещи мне тоже нравятся. Наверное, я обжора. Гурман. Но это делает жизнь такой приятной!

Из галереи донесся глубокий голос мистера Фергюсона – он объяснял миссис Блейк смысл одной из картин, писанных маслом и отличавшихся несколько мрачным колоритом. Мистер Блейк повернул голову в ту сторону.

– Мы что, слишком засиделись? Вроде бы, он должен был вернуться уже после нашего отъезда?

– Не беспокойся. Брук сказал, на фабрике что-то вышло из строя.

Мистер Блейк испытующе посмотрел на дочь.

– Ты, наверное, сочтешь меня старым брюзгой, Делия, но мне не хватает твоих шуток. У других так не получается. Хотел бы я знать: твоя мать уже закончила восторгаться этой дурацкой картиной?

Они распрощались. Мистер Фергюсон предложил было свой экипаж, но когда Блейки запротестовали – мол, не стоит беспокоиться, – не стал настаивать. Вечер был холодный, но ясный и безветренный. "Одно удовольствие прогуляться пешком", – сказал мистер Фергюсон. Холлоуз запер парадную дверь.

Корделия поспешила в гостиную – убрать карты, но Патти с Дорис ее опередили. Теперь они расставляли по местам столы и прочую мебель. Она подобрала с дивана забытую матерью тамбурную вышивку и пожелала доброй ночи тете Тиш, которая мирно клевала носом и продремала бы еще битый час, не окликни ее мистер Фергюсон.

С приятными мыслями об отце, напевая, Корделия направилась к лестнице и вдруг услышала голос свекра:

– Корделия.

Она обернулась.

– Да, мистер Фергюсон?

– Вы все-таки перенесли часы?

– Ой… да, – она зарделась от смущения. – Я… хотела объяснить, но в последнюю минуту выскочило из головы. Понимаете, это были папины любимые часы. Ему нелегко было с ними расстаться. И если бы сегодня он их не увидел…

И почему только в присутствии этого тучного, могучего старика вы начинали заикаться и терять дар речи?

– Вы знали, что я против.

– О да, но я подумала, что, может быть, вы не станете возражать… только на один вечер. Мои родные уж никак не могли посчитать, что они не гармонируют с обстановкой, а больше мы никого не ждали. Для папы было очень важно увидеть часы. Завтра рано утром я велю их унести.

Он внятно и чуть ли не торжественно произнес:

– И все-таки, Корделия, мне это не нравится.

Она удивленно взглянула на него.

– Мне очень жаль. Я надеялась… Брук сказал, что вы не вернетесь раньше полуночи, и я…

– Вы намеревались скрыть свой поступок от меня?

– Ну да.

– Это обман, моя дорогая. Вы не находите?

Румянец на щеках Корделии стал гуще.

– Я не хотела.

Сморкаясь, в прихожую вышел Брук, и отец немедленно взял его в оборот:

– Ты помогал Корделии переносить часы?

Брук заколебался.

Мистер Фергюсон снова перевел взгляд холодных, как лед, голубых глаз на невестку. Та не отвела своего. Это была их первая настоящая ссора, потому что в Корделии взыграл мятежный дух. Мистер Фергюсон тотчас угадал его. Он положил руку на перила и приготовился произнести речь. В таких случаях его язык почему-то увеличивался в размерах, из-за чего он начинал пришепетывать.

– Само собой, дело не в часах, а в принципе. Вы согласны? Вы прожили здесь два с половиной месяца, дорогая, под моей опекой и, можно сказать, покровительством. Приходилось ли вам в течение этого времени сталкиваться с дурным отношением к себе?

– Нет.

– Я наблюдал за вами – с интересом и не без растущей симпатии. Вы теперь не сами по себе, дорогая. На вас смотрят – с пристальным вниманием. Вы занимаете высокое положение в доме. Ощущаете ли вы недостаток доверия? Можете ли пожаловаться на несправедливое или грубое обращение?

– Конечно же, нет. Определенно нет. Без сомнения. Но я…

– И все-таки вы, не спрашивая у меня разрешения, велели снести часы вниз, сговорившись со слугами держать это в секрете. Втянули их в заговор.

– Я не хотела устраивать заговор, – Корделия вконец расстроилась. Как же он не понимает, что с ее точки зрения все выглядит совсем по-другому? Ужасно, когда тебя поджаривают на медленном огне, в присутствии Брука; может быть, слугам тоже слышно. Ужасно – быть раздираемой противоречиями, стремиться все объяснить, загладить вину – и все же чувствовать себя правой. Она никогда еще ни с кем так крупно не ссорилась – причем из-за сущих пустяков! Мистер Фергюсон – ее опекун, ее благодетель…

– Я не хотела никого обидеть. Позвольте мне объяснить, почему я повела себя так. Мне и в голову не пришло, что это можно расценить как…

Он не дал ей закончить фразу.

– Думаю, вам нет необходимости продолжать, Корделия. Разумеется, это пустяк. – Он задумчиво погладил лацкан своего сюртука. – Вам может показаться, что я делаю из мухи слона. Все дело в воспитании, в том, что именно считать важным…

Корделия рассердилась.

– Меня научили уважать своего отца и считаться с его чувствами.

Мистер Фергюсон допустил промах: его последнее замечание не укротило, а лишь ожесточило невестку. Он наклонил голову.

– Должно быть, я слишком многого ждал – за столь короткий промежуток времени.

– А я не собираюсь меняться!

Он воззрился на нее – не как благодетель, а как судья.

– Дорогая моя, выходя замуж, вы взяли Брука в мужья, а меня – в отцы. Бесспорно, у нас есть свои недостатки, но среди них не числится такой, как недостаток доверия между членами семьи. Совершать какие-либо действия за спиной друг у друга? Делать вид, будто вы соглашаетесь, а поступать наоборот?… Нет, нет, – он сокрушенно покачал головой. – Мне жаль вас расстраивать, но я все же хочу надеяться, что вы задумаетесь над тем, что я сказал. И постараетесь понять.