Тоска Ли - Царица Савская Страница 16

Но только в последний миг мне удалось заметить Макара, увидеть его спутанные волосы, липнущие к залитому кровью лицу. Он рухнул на землю в тот самый момент, когда племя Амана попятилось.

Потом говорили, что я призывала мощь Алмакаха, сидя в колыбели из золотых полумесяцев маркаба, словно царица на троне.

Что я сорвала свое платье, как боевые девственницы прошлого, что криком вернула силы своим бойцам, и северные народы пали от их мечей.

На самом же деле я просто упала с верблюда, и меня подобрал Яфупп. И после того, как меня привезли в город и объявили царицей, сломанные ребра продержали меня в постели несколько недель. Я не желала просыпаться.

Мой возлюбленный был мертв. Корона стала моей.

Хагарлат, моего сводного брата Даммара и их влиятельных придворных задушили по приказу Вахабила, моего нового главного министра. Я позволила Ниману и нашим сородичам рейд мести на Нашшан, Амана прочих союзников прежней власти. Они окружили колодцы племен, потребовав тысячи верблюдов и столько же рабов, чтобы продать не ближе Дамаска с первыми торговыми караванами.

Мои сородичи вернулись с триумфом, но я не ощущала радости победы. Я обрела царствование, отравленное сожалением.

Мои дни проходили в медленном плаванье между бодрствованием и милосердным сном после лекарственных настоек. В те часы я часто говорила с Макаром, пока он не превращался в жертвенного козленка и кровь его не оказывалась в золотой чаше.

Наконец я проснулась и швырнула флакон с настойкой на мраморный пол.

Когда Азм объявил церемонию принесения в жертву пяти сотен быков и трех сотен козлят во время храмового празднества, я отправила вместо себя юную девственницу, повелев ей смотреть в кровавый котел. Азм был растерян и не понимал, отчего я отказалась снова провидеть будущее, а я так и не открыла ему правды: в тот день на поляне я попросила благовоний, поскольку боялась потерять сознание.

А глядя в кровь, я не увидела в ней ничего.

Глава пятая

Мариб, жемчужина Сабы, стоял на перекрестке дорог мира. Пути ее караванов тянулись от горных высот южного Хадрамаута к северу от Дамаска, ее морские пути пролегали от Офира до восточного Инда. Любой, кто имел дело с торговлей пряностями, рабами, золотом, слоновой костью, благовониями, тканями, украшениями или экзотическими животными, имел дело с дорогами и портами Сабы. Что означало: любой имел дело со мной.

В первые месяцы своего царствования я отправила колонистов из Сабы на север, в великую долину Джауф, где позволила им выбирать поля предавших меня племен Нашшана и Амана. В ответ они стали моими работниками, возводя в оазисах новые крепости и храмы. Торговый путь — жизненно важная артерия объединенного царства Сабы — был в безопасности.

Я приняла на службу людей тех племен, что бились за меня на равнине, людей из родственных им племен и нескольких Пустынных Волков. Я призвала глав самых влиятельных кланов окрестных племен присоединиться к ритуальному празднеству в храмовом комплексе — и заключить пакты об объединении с нами в обмен на наше покровительство.

Дожди были обильны, на полях зеленели сорго и просо. На краю пустыни тамариск и мимозы расцвели пышным розовым цветом, пески омыл синий гелиотроп.

Я наняла целый корпус инженеров, чтобы чинить каналы и избавляться от извечного налета ила. Я советовалась с Вахабилом по поводу назначения новых министров и вице-министров торговли и казначейства, советников в колонию Пунта за узким морем.

Я посвятила храму бронзовую фигуру Макара и установила ее напротив статуй матери и отца — проследив, чтобы статуи Хагарлат и моего сводного брата ритуально очистили от проклятий и убрали. Но, в отличие от статуи отца, который посвятил немало усилий культу Алмакаха, о чем свидетельствовали надписи на бронзе, и матери, славившей богов своей невероятной красотой, Макар был украшен лишь одним словом — «сердце», как напоминание о том, что Алмаках отнял у меня.

Я не позволяла себе думать о Макаре в течение дня. Но по ночам Шара, подруга моего детства, держала меня за плечи, а слезы лились из моих глаз, как дождевая вода с северной дамбы. Я прижимала к груди алебастровую вазу с его прахом. Прах нужно было выпить с вином, чтобы утишить горе и боль, но я не могла заставить себя это сделать, а вино в любом кубке слишком сильно напоминало мне кровь жертвы.

И ничуть не помогало то, что постаревшие глаза Макара смотрели на меня из-за тонких век его отца, Салбана, всякий раз, когда собирался совет. Я едва осмеливалась встречаться с ним взглядом, когда он говорил. Еще хуже стало, когда мои советники начали обсуждать выгоды последнего предложения брака и подняли вопрос о наследнике.

— Я едва воссела на этот трон, — сказала я им однажды. — Неужто вы так спешите избавить меня от него, что уже готовитесь к моей смерти?

— Ни в коем случае, моя повелительница. — Толстый Абамариз Авсана склонил голову. — Да продлится твое царствование сотню лет.

— И все же, — тихо сказав Салбан, изумив меня. До сих пор он милосердно хранил молчание по поводу главной темы дня. — Вы уже однажды рассматривали союз с другим кланом. Отчего не подумать об этом снова?

Мои пальцы заледенели.

О своем прежнем намеренье стать женой Макара я не говорила ни с кем, кроме него самого.

— Полагаю… вы имеете в виду мою краткую помолвку в те времена, когда я была еще ребенком, — осторожно начала я. Называть имя Садика я не хотела.

Он склонил голову — но слишком поздно. Вопрос, решенный в ночь накануне смерти Макара, вновь ожил в моем сердце.

— Алмаках возвел меня на этот трон, а я назначила вас своими советниками, — сказала я, многозначительно обводя взглядом собравшихся мужчин. — Алмаках откроет и будущее. А пока что у нас есть куда более срочные и важные вопросы.

В то лето, как только соки потекли в деревьях на склонах гор и сборщики благовоний отправились делать надрезы на тонкой коре, я приняла юных женщин из благородных семейств Сабы и Авсана, чтобы они прислуживали в моих покоях, и мужчин, чтобы смотрели за конюшнями, жрецов и жриц всего пантеона богов, чтобы те служили в моем дворце.

Я делала все, что нужно, едва осознавая, который час на дворе, и отсчитывая месяцы лишь по убыванию и возрастанию луны, глядя на нее бессонными ночами в окно комнаты.

В ту осень, когда слезы белой смолы были собраны с благовонных деревьев и дожди возвратились снова, горе наконец прекратило свои еженощные визиты. Вместо него остались обязанности. Я редко спала, а когда засыпала, мне снились лишь поле боя и жертвенный козленок на поляне. Порой мне казалось, что, просыпаясь, я слышу, как плачут души погибших в завывании ветра, попавшего в каменные пасти львов под дворцовыми карнизами. Вся в поту, я шла к своему столику и сидела над прошениями и жалобами, поданными на мое рассмотрение, и храмовыми десятинами, собранными для общественных работ.