Мэдлин Бейкер - Любовь первая, любовь бурная Страница 16

Вдруг где-то рядом раздался шепот:

— Ишна Ви.

Бриана настороженно посмотрела в темноту, пытаясь определить место, откуда доносился шепот.

— Шункаха Люта, где ты?

— Здесь.

Она увидела его, несмотря на то, что за бревнами он был почти незаметен. Спрыгнув с лошади, Бриана поспешила туда. Увидев кровь, запекшуюся на его плече, встревоженно спросила:

— Ты ранен?!

Шункаха Люта кивнул.

— Тебе плохо?

— Я так не думаю.

— Как тебе удалось сбежать?

— Мне повезло.

— Повезло, — воскликнула Бриана, глядя на его плечо. — Это ты называешь «повезло»?

— Нахан рей ни вайон хеон, — лаконично произнес он. — Я все еще жив.

Бриана озабоченно посмотрела вокруг.

— Здесь нельзя оставаться. Тебе надо идти.

Шункаха Люта кивнул.

— Скоро.

— Нет, прямо сейчас. Сейчас, пока…

Шункаха Люта нахмурился, услышав настойчивость в ее голосе.

— Пока что?

Бриана тяжело вздохнула. Ей, конечно, не хотелось говорить Шункаха, что она должна встретиться здесь с Макклейном, не хотелось обременять его мыслью, что к другому мужчине она тайком убежала среди ночи из дома на свидание. Но сейчас это не имело значения. Все другое не имело значения — только то, что Шункаха Люта должен исчезнуть, пока не пришел надсмотрщик.

— Сюда придет Макклейн, — сказала она, опустив голову так, чтобы индеец не мог увидеть ее лицо.

— Зачем?

— Не все ли равно, зачем, — уклончиво ответила она. — Тебе надо уходить.

— Ты пришла сюда, чтобы встретиться с ним? — спросил Шункаха Люта, не желая верить в это.

— Да, но не по той причине, о какой ты можешь подумать. Сейчас нет времени объяснять. Просто, пожалуйста, иди.

— Макклейн не придет сегодня.

Облегчение охватило Бриану.

— Ты уверен?

— Да, я уверен.

— Слава Богу, — прошептала она и почувствовала, как камень свалился с сердца. — Они скоро начнут искать тебя. Тебе надо найти место, чтобы спрятаться.

Шункаха Люта кивнул. Его черные глаза изучали местность. Они подумают, что он побежал в резервацию или к Черным Холмам. Они не будут ожидать, что он пойдет ближе к цивилизации. К тому времени, как преследователи поймут свою ошибку, он будет уже в безопасности.

— Вот, — сказала Бриана, подведя мерина к Шункаха Люта. — Садись. У меня есть идея.

Сжав зубы, Шункаха Люта вцепился в гриву мерина и втащил себя на спину животного. Напряжение в раненом плече вызвало гримасу боли на его лице, и пот залил ему глаза.

Он слабо улыбнулся, взяв поводья из рук Брианы.

— У меня тоже есть идея, — сказал он, среди сомнений по поводу своего состояния твердо ощущая единственное: на лошади он сможет уйти дальше, чем пешком.

— Ты никуда не поедешь, — сказала Бриана. — Ты слишком слаб, чтобы далеко ехать, и тебе нечего есть. — В ее глазах появились слезы. — И мой дядя изобьет меня до полусмерти, если ты украдешь его лошадь.

— Он не узнает, что ты помогла мне.

— Он узнает. А если даже он не узнает, то выместит свое зло на мне.

Самый настоящий страх, промелькнувший в ее глазах, тронул сердце индейца.

— Что ты придумала?

— Ты можешь спрятаться на чердаке в амбаре, пока не поправишься, — предложила Бриана. — Туда, кроме меня, никто не поднимается. Я смогу позаботиться о твоей ране и буду приносить еду и воду, пока тебе не станет лучше и ты не сможешь уехать.

Он знал, что не должен соглашаться. Он понимал, что правильнее уехать отсюда тотчас же и подальше. Но она была добра к нему, приносила воду, когда жажда была нестерпимой, дарила ему свою милую улыбку и добрые слова, когда все остальные только и делали, что оскорбляли его. Он не может украсть лошадь ее дяди, если это принесет ей даже малейшую боль.

— Я сделаю, как ты говоришь, — согласился он и передал ей поводья.

Затащить его на чердак было не просто. Ослабевший от потери крови и сильных побоев, он тяжело наваливался на ее плечо, когда они поднимались по лестнице. Бриана удобно разместила Шункаха на ворохе мягкого, душистого сена, накрыв его старым одеялом. Оставив индейца на несколько минут одного, она вернулась с бинтами и мазью для его спины и плеча. К счастью, дядя и тетя крепко спали и не слышали, как она искала на кухне еду для Шункаха Люта.

Бриана сняла его разодранную в лохмотья рубашку с пятнами засохшей крови и отбросила в сторону. Какое-то мгновение она смотрела на рану, борясь с тошнотой. Потом решительно промыла ее и обработала хорошей дозой карболки. Потом нежно смазала израненную спину.

Шункаха Люта почувствовал, как боль отступает, когда Бриана наложила целительный бальзам на его спину. Ее прикосновения были нежными и успокаивающими, они исцеляли его душу быстрее, чем мазь — тело.

Закончив с ранами, Бриана открыла корзинку и предложила Шункаха тарелку с нарезанной ветчиной, хлеб, испеченный утром, и холодное молоко.

Шункаха Люта ел с жадностью, чувствуя, как сила возвращается к нему.

Он удовлетворенно вздохнул, проглотив последние кусочки.

— Ле мита пила, — искренне поблагодарил он. — Спасибо.

Его раны больше не болели, и желудок был полон вкусной пищей впервые за последние месяцы. Он посмотрел на Бриану с теплой привязанностью.

— Ле мита кола, — прошептал он, его ресницы неожиданно дрогнули. — Мой друг.

Бриану захлестнула волна нежности, когда ресницы индейца опустились, и голова его упала на ее плечо. Очень, очень нежно она перебирала пальцами его волосы. Они были тяжелыми, густыми, прямыми и черными, как омут десятифутовой глубины… Широкие брови… Сильные квадратные челюсти… Она изучала его профиль, вновь восхищаясь его мужественной красотой. Она слышала рассказы об индейцах всю свою жизнь. Соседи говорили, что все они были дикарями и безбожниками, не приспособленными к жизни среди цивилизованных людей, что они были варварами, калечившими своих врагов, радующимися крови и резне. Но никто никогда не говорил, что они могут быть такими красивыми.

Ее глаза задержались на его слегка приоткрытых губах, полных и широких, красивой чувственной формы. Ей понравился их цвет. Ей понравилось и то, что нижняя губа была чуть толще верхней. Она прикоснулась к его нижней губе не более чем на долю секунды кончиками пальцев, а потом прижала их к своим губам…

Бриана знала, что должна идти, но не в силах была заставить себя сделать это. Вот она сидела здесь, баюкала его голову на своем плече — и чувствовала себя защитницей. Почти матерью. Она посмотрела на его плечо, и ей захотелось плакать; воспоминания об уродливых рубцах на его спине рассердили ее. Должно быть, у него останутся шрамы. И она подумала: разве не стыдно и позорно портить такое совершенное мужское тело?