Элинор Смит - Неблагоразумная леди Страница 16

Была одна дама, с которой Даммлер хотел познакомить мисс Маллоу, а именно с леди Джесси по прозвищу Молчунья. Ему было любопытно посмотреть, как у Пруденс глаза полезут на лоб, когда на нее обрушится поток слов. Перед самым уходом он все-таки познакомил их.

— Милочка, как же я рада познакомиться с вами, — затараторила Молчунья. — Я видела, как вас чуть не угробил наш Билли-Матрос, я говорю о Кларенсе. Вот старый осел! Как вы могли позволить ему танцевать с ней, Даммлер? Кстати, вы слышали? Эта мисс Уикхам показала ему ручкой. Потому он и явился сюда. Ищет новое состояние. Не понимаю, о чем думает парламент? Могли бы повысить ему содержание. Ведь он так много сделал для страны. Я хочу сказать, что кто-нибудь из его отпрысков обязательно выйдет талантом в мать, верно ведь? Дороти само очарование. Она так талантлива.

Все только и говорят о вас, мисс Маллоу. И как же это умно — поставить черту на пяти. У вас очень широкие взгляды, но ведь вы писательница. Ваш брат всегда склонен к свободным нравам. Я восторгаюсь писателями. Хотите, пришлю вам приглашение в Олмак? Там такие славные вечера, да вы и сами знаете. Собираются только сливки. Хетти говорит, что вы в вашей следующей книжке собираетесь отправить героиню на Луну. Непременно прочту. Кстати, я придумала название. Хетти сказала, что с названиями у вас затор. «Девушка на Луне» — вот как вы ее назовете. Ну не замечательное ли название? Вроде «Человека на Луне». Как твоя пьеса, Даммлер?

Даммлер слишком хорошо знал леди Джесси, чтобы пытаться вставить слово. Просто подождал, когда та сама все выложит про его пьесу. И Молчунья, разумеется, это сделала.

Когда она наконец отошла от них, Даммлер вопрошающе посмотрел на мисс Маллоу.

— Я несколько недель ждал, что вы скажете о ней.

— Вам бы хотелось услышать от меня меткое словечко, чтобы разнести по всему свету? Не дождетесь. Вы собираетесь в Олмак?

— Не исключено.

После успеха Пруденс на этом балу приглашение в Олмак, о котором еще несколько месяцев назад она могла только мечтать, было не так уж важно. Олмак был чопорным аристократическим клубом, но там собирались все сливки общества. Попасть туда было уделом немногих, так что получить приглашение в Олмак кое-что значило.

По дороге к дому мистера Кларенса Даммлер сказал:

— С тех пор как я предоставил Шиллу самой себе, пьеса пошла легче. Надо прислушиваться к вашим замечаниям. Завтра ни ногой из дома, поработаю.

Пруденс истолковала эти слова на свой лад в том смысле, что завтра они не увидятся, и сообщила, что тоже собирается поработать.

— Как вам бал? — поинтересовался Даммлер, подавая руку, чтобы помочь ей выйти из кареты.

— Мне ужасно понравилось.

— Вы рады, что я уговорил вас снять чепец?

— Очень рада. — Она зевнула, глаза у нее слипались. Пруденс не привыкла бодрствовать в три часа утра.

— Я вижу, мисс Маллоу, столь позднее время для вас непривычно. Осторожно, не то ваш дядюшка завтра заставит вас позировать, чтобы написать круги под глазами.

— Ну что вы, его талант в том, чтобы замазывать изъяны. Он хочет теперь написать меня без чепца. Спокойной ночи, лорд Даммлер. Спасибо вам за все.

— И вам тоже, мисс Маллоу.

Он повернулся и сбежал по ступенькам, перепрыгивая через две, затем сел в карету и помахал ей рукой. Это была прекраснейшая ночь, и все же, когда он уехал, Пруденс почувствовала какое-то разочарование. А чего, собственно, она ожидала? Даммлер вел себя как истинный джентльмен. Вот именно. Наверное, он не вел бы себя так, если бы относился к ней не просто по-дружески. Вот так он мог помахать рукой, прощаясь с мужчиной, с которым проводил время. «Что за глупые мысли, мисс Пруденс? — упрекнула она себя. — Вспомни, во имя какой добродетели тебя назвали таким именем».

Глава 7

Племянница Кларенса поднялась в глазах дяди на новую высоту, когда выяснилось, что она танцевала кадриль с герцогом Кларенсом. Теперь ей было милостиво позволено разжигать камин в кабинете, когда ей заблагорассудится. Пруденс надеялась, что дядюшкина щедрость не иссякнет к осени. Сейчас в мае в этом не было нужды. Теперь ей надо было заручиться его согласием на целый ряд новых предприятий, которые ради нее хотел осуществить лорд Даммлер. Он заявил, что они и так потратили уйму времени на загородные поездки и что пора приступить к исследованию Лондона. Речь шла не о развлекательных посещениях цирка или Музея восковых фигур мадам Тюссо, а о самом, так сказать, чреве Лондона. В один прекрасный день они совершили прогулку по самым ужасным трущобам в Истсайде, затем познакомились с окраинами среднего класса в таких местечках, как Ганстаун. Пруденс заметила, что Даммлер делает какие-то записи, словно это серьезная научная экспедиция. Она спросила его об этом, полагая, что он делает записи в чисто литературных целях.

— Скоро мне придется занять место в палате лордов, — объяснил он. — Я покинул страну совсем юным и мало что знаю о ней. Какая польза выслушивать занудные статистические выкладки политиков? Надо самому входить в дело.

Пруденс удивилась, с какой стати он и ее привлек к этим изысканиям, но, поскольку времяпрепровождение с лордом Даммлером ей нравилось, промолчала. Сам он как-то заметил, что такие поездки дадут ей немало материала для ее романов. Пруденс считала, что вид трущоб едва ли подвигнет ее на описание жизни бедняков; она вовсе не собиралась расширять область своих литературных интересов и заниматься физиологическими очерками, но отказываться от поездок с ним ей не хотелось, и она согласилась с Даммлером.

Он каждый раз находил новое место. Это были улицы, о которых она знала лишь понаслышке и которые вряд ли когда-либо посетила бы по собственной воле. Как-то они, прихватив корзинки с фруктами, посетили обитателей Бедлама. Пруденс была потрясена, увидев, в каких условиях существуют несчастные душевнобольные.

— Поверить не могу, что человеческие существа могут влачить столь жалкое существование, — призналась она Даммлеру, когда они покинули обитель скорби.

— Равно как и тому, что они безумны. Впрочем, если даже они переступили порог этого заведения в здравом рассудке, они в мгновение ока утратили бы его. И разве делается что-либо, чтобы помочь им?

— Но я не думаю, что они излечимы.

— Не все из них повредились умом. Разве вы не слышали о людях, у которых на время помрачается сознание, а потом разум возвращается к ним? Мне так приходилось слышать. Но если такое случается с представителями нашего класса, их отдают в частные лечебницы и нередко возвращают к нормальной жизни. Если же несчастный из бедняков, то его бросают в Бедлам навсегда.