Мередит Дьюран - Любовь без обмана Страница 16

— Да. Конечно. — Насколько Фин знал, они всегда просыпаются от этого. От этой мысли во рту у него остался горький привкус. Он знал о мгновении, когда в возбужденном мозгу возникает ярость, — привычка, приобретенная так быстро, что теперь она казалась врожденной. Его тело побуждало его кинуться к своим друзьям, а разум высмеивал полный надежды рассказ девушки, добавляя мрачную правду. Он не стал бы так думать тут. Это было бы богохульством.

Она смотрела на него в ожидании, ее карие глаза светились любопытством, которое он не знал, как удовлетворить. Останься он, выбери другой путь, у них теперь уже были бы дети. Он не стал льстить себе этой мыслью; она была очень нежна с ним, и ему понравилось бы сделать ее счастливой, только частично, потому что это сделало бы ее отца его отцом. Ему следовало бы чувствовать нечто большее, чем это оцепенение. Ему следовало бы сказать что-нибудь более важное.

Но легкая беседа часто не давалась ему. Ему нужно бы накопить несколько приемлемых анекдотов. Прочистив горло, он вернулся к этикету:

— Я глубоко сожалею о вашей потере, мисс Шелдрейк. Я приехал, чтобы выразить соболезнование вам и вашей… — Его внезапно поразило, что он не знает, жива ли еще миссис Шелдрейк.

Эта мысль вызвала у него и другую мысль. Он понятия не имеет ни о чем, что касается их. В этом свете имеет ли хоть какое-то значение, что он знает, куда вешать шляпу?

— И маме, — закончила за него Лора и улыбнулась, как будто заметила его опасение, и ей доставило скромное удовольствие успокоить его. Она всегда была добросердечной, но наивной. Ей не следовало бы открывать дверь незнакомцу. Кто-нибудь может схватить ее за горло и втолкнуть в дом, подальше от глаз прохожих. Ничто в коридоре не защитило бы ее. Ее убили бы прямо здесь, где она стоит, в мгновение ока.

Она продолжала щебетать:

— Она будет так рада видеть Тебя, Фин. Она ушла на рынок…

Он провел рукой по глазам, по волосам; она следила взглядом за его движением, и он понял, что это очень невоспитанно.

— …но она скоро вернется, — закончила она, когда он опустил руку и стиснул пальцы за спиной. — Ты ведь останешься, правда?

Передний холл, казалось, сомкнулся вокруг него. Он никогда не ломал вещей, он мог ходить на цыпочках, если нужно; но здесь он чувствовал себя слишком большим, неуравновешенным, порывистым. Его локоть касался перил лестницы, а подолом плаща он провел по вазе, полной зонтов; эти простые домашние касания загнали его в угол.

— С радостью, — сказал он.

Она снова улыбнулась; она понятия не имела, что он лжет.

Но он-то знал. Теперь он видел, очень отчетливо, насколько глубоко все это вошло в него. Если кто-нибудь не знает, жива женщина или мертва, то приятно узнать, что с ней все хорошо. Однако это не решает главную проблему. Он должен был уже знать. Он просто не позаботился о том, чтобы узнать.

— Как давно, — пробормотала Лора и вздрогнула, как бы пробуждаясь. — Идем, — пригласила она и протянула ему руку.

Она вела себя так, будто они старые друзья, улыбалась так по-доброму, но она уже давно совсем не знает его; неизвестно откуда, у него появилось параноидальное убеждение, что если он возьмет ее пальцы, то какая-то мрачная сила заставит его сломать их, просто чтобы узнать, сколько силы потребуется, чтобы заставить ее закричать. "Не улыбайся, — сказал бы он. — Посмотри, кто я".

Он сделал шаг назад, подальше от нее, в зонты. Они загремели в вазе, и ее рука заколебалась; она протянула, руку мимо него, чтобы поправить одну ручку зонта так, как будто именно это и собиралась сделать. Но это было неудачное притворство, и она это знала. Лора опустила голову, покраснела и отвернулась.

— Сюда, пожалуйста, — смущенно улыбнулась и добавила: — Но ты и сам знаешь, куда идти.

Он молча последовал за ней мимо лестницы в гостиную. Каждую клеточку его тела покалывало от презрения к самому себе. Что, черт возьми, с ним не так? Неужели сельский коттедж может лишить его самообладания, чего никогда не могли сделать пули? Шесть часов беспрерывного сна каждую ночь, немедленные ответы на письма, слуги, которые заботятся о нем, основных подозрений удалось избежать, реже ругается, регулярно ходит в церковь — эта правильная повседневная жизнь поддерживает его на правильном пути, но он начинает думать, что изменить его это не может.

Она остановилась у двери в гостиную.

— Может… — Она обернулась. — Ты не хочешь осмотреть его кабинет?

Его кабинет. Нет, подумал Фин. Он не хочет осмотреть его кабинет.

Она покраснела и неуверенно продолжила:

— Или мы можем присесть и подождать маму, конечно. Я просто подумала, раз уж ты провел так много времени с ним…

Он изобразил улыбку. Она не заслуживает то, чтобы он вводил ее в заблуждение своей больной головой. Он может пройтись по этому проклятому кабинету.

— Хорошая мысль, мисс Шелдрейк. Спасибо за предложение. Я буду очень рад, в самом деле.

— Вы уверены? — Теперь она выглядела озабоченной. — Если для вас это слишком сложно, я пойму. Я, конечно, не хочу…

— Нет, не сложно, — перебил он ее. — Это будет приятно. — Господи, как ужасно!.

Лора повернула в глубь дома и остановилась.

— Нет, — сказала она. — Вы один идите. Я к вам скоро присоединюсь.

Он не мог бы сказать, вызвано ли ее нежелание идти с ним заботой о нем или о себе самой. Однако он подумал, что оставаться им наедине не следует. Лора сказала, что ее мать пошла за овощами. Значит, Шелдрейк не сделал для них запасов провизии? Он направит Гормана разобраться в их ситуации. Помочь женщинам — самое малое, что он может сделать.

Он поклонился и пошел по холлу. Краем глаза он заметил гравюры в рамках, висевшие на стенах. Акварель Брайтон-Бич и скалы в Дувре напоминали о том, как семья проводила каникулы, что случалось не часто, Шелдрейк извинялся перед ним за то, что ушел. Вышивку крестиком розы Королева Виктория, которую миссис Шелдрейк закончила к Пасхе пятнадцать лет назад, Шелдрейк объявил произведением искусства. Фин скрыл свое удивление — три месяца потрачено на цветок? — и в шутку согласился. Тогда он согласился бы со всем, что сказал Шелдрейк.

Дверь в кабинет со скрипом отворилась. Этого не избежать. Ему никогда не удавалось войти в эту комнату, чтобы его тут же не застали. Внутри все было по-прежнему. На полках оборудование Шелдрейка — секстанты, и компасы, и телескопы и шкалы Маркоса, ртутный горизонт, с помощью которого он давал задание Фину определять уровень деформации пола в доме. В центре комнаты стояли друг против друга два письменных стола, один покрыт стопками аккуратно сложенных карт и книг, на самом виду — "Элементарный трактат о планах и сферической тригонометрии Пирса". Старинный глобус стоит на своем латунном пьедестале, солнечный луч, проникающий в окно, высвечивает Россию.