Анна-Мария Зелинко - Дезире Страница 17

— Политика, всюду политика! — простонала м-м Буонапарт. — Синьорина, политика принесла несчастье нашей семье. Покойный муж тоже увлекался политикой и, умирая, оставил нам одни долги. А что мне постоянно повторяют сыновья? Что нужны связи, что нужно стать известным Робеспьеру, а потом вот как это кончается, вот, к чему это приводит! — Она гневно ударила рукой по столу. — Это приводит в тюрьму!

Я опустила голову.

— Ваш сын, мадам, Наполеон — гений!

— Да, увы! — она поправила пламя свечи.

— Нужно узнать, где он находится, и помочь ему, — сказала я, глядя на Жозефа.

— Но вы же знаете, что мы маленькие люди и не имеем связей, — захныкала м-м Летиция.

Я смотрела на Жозефа. Он молчал, зато заговорил Люсьен:

— Военный комендант города должен знать, куда поместили Наполеона.

Люсьен считается будущим поэтом и мечтателем.

— Как зовут военного коменданта? — спросила я.

— Полковник Лефабр, — ответил Жозеф. — Но он терпеть не может Наполеона, так как Наполеон весьма нелестно отозвался о нем в своем плане и лично ему указал на безобразное состояние укреплений.

— Завтра я пойду к нему. М-м Буонапарт, приготовьте смену белья и что-нибудь поесть. Упакуйте все и пришлите мне завтра утром. Я отнесу пакет полковнику и попрошу передать Наполеону. И вообще, буду просить…

— Благодарю, синьорина, благодарю, — бормотала м-м Летиция по-итальянски.

Вдруг мы услышали крик, плеск воды, потом кто-то заплакал, и, наконец, — ликующий крик Каролины:

: — Мама, Жером свалился в корыто!

Пока м-м Летиция доставала из корыта своего младшего сына и, предварительно отшлепав, приводила его в порядок, я собралась домой. Жозеф пошел надеть сюртук, чтобы проводить меня. Люсьен тихонько шепнул:

— Вы очень добры, м-ль Эжени! Мы не забудем, что вы для нас сделали!

Я вдруг испугалась завтрашнего визита к полковнику. Чем-то он окончится…

Прощаясь, м-м Летиция сказала, что утром пришлет ко мне Полетт со свертком для Наполеона. Она оглядела комнату и вдруг сказала:

— А где Полетт? Она пошла на полчаса к подруге вместе с Элизой, но их нет дома весь вечер.

Я вспомнила размалеванное лицо Элизы. Она, наверное, сидит со своим дружком в какой-нибудь таверне. А Полетт? Она ведь ровесница мне!

Потом мы с Жозефом шли в молчании через весь город. Я вспомнила вечер, когда он провожал меня из Дома Коммуны. С тех пор прошло около четырех месяцев… Тогда все и началось. До того вечера я была еще ребенком, хотя и воображала себя взрослой. Сегодня я знаю, что взрослой становишься тогда, когда полюбишь.

— Они не посмеют гильотинировать его, — сказал Жозеф, когда мы уже подходили к дому. — В крайнем случае, как военного, его могут расстрелять.

— Жозеф!

При свете луны было видно, как за один вечер заострились черты его лица. И все-таки я интуитивно чувствовала, что он не любит брата. Да. Не любит. А может быть, даже ненавидит. Потому что Наполеон, младший брат — Наполеон, устроил его, старшего, на службу, потому что Наполеон заставляет его жениться на Жюли, потому что Наполеон…

А Наполеон говорил мне когда-то: «Мы очень дружны, мы любим друг друга, и что бы ни случилось, в радости, в беде, будем всегда стоять друг за друга!»

— Спокойной ночи, Жозеф!

— Спокойной ночи, Эжени!

Я вошла в дом незамеченной. Жюли уже была в постели, но свеча горела. Жюли ждала меня.

— Ты была у Буонапартов, правда?

— Да, — ответила я, снимая платье. — Они живут в ужасной квартире, м-м Летиция стирает поздно вечером, а Жером, невыносимый ребенок, упал в корыто, а Элиза и Полетт проводят вечера на улицах с мужчинами. Спокойной ночи, спи, Жюли!

За завтраком Этьен сказал, что нужно отсрочить свадьбу, потому что он, Этьен, не желает иметь родственника — якобинца. Эта свадьба нанесет урон торговле и уронит семью в глазах окружающих.

Жюли расплакалась и запротестовала:

— Не смейте откладывать мою свадьбу! — потом она убежала наверх и заперлась в нашей комнате.

Со мной о Наполеоне они не говорили, так как кроме Жюли никто не догадывается, как я к нему привязана. Никто… Исключая Мари. Я думаю, что Мари догадывается…

После завтрака Мари заглянула в столовую и поманила меня. Я пошла за ней и в кухне увидела Полетт со свертком.

— Пойдем быстрее, пока нас не заметили, — сказала я.

С Этьеном мог случиться удар, узнай он о том, что я отправилась передать кальсоны арестованному Наполеону.

Я живу в Марселе всю жизнь, а Полетт — около года, однако она ориентируется в городе лучше меня. Она быстро нашла комендатуру.

Всю дорогу она болтала, а я была рада, что дома не знают о нашем походе. Маме не нравилась Полетт, потому что она слишком рано почувствовала себя взрослой и держалась чересчур развязно.

Полетт рассказывала о бывшей маркизе де Фонтеней, ставшей теперь м-м Тальен:

— Парижане от нее без ума и называют ее «Богоматерь Термидора». Ее освободили из тюрьмы 9 термидора, и депутат Тальен сразу женился на ней. Представляешь! — Глаза Полетт округлились. — Представляешь, она не носит нижних юбок. Кроме того, ее платья настолько прозрачны, что сквозь ткань видно все, все! Уверяю тебя!

— Откуда ты знаешь?

Но Полетт не обратила внимания на мой вопрос.

— У нее глаза и волосы черные, как уголь. Она ежедневно во второй половине дня принимает видных политических деятелей, и если кто-то хочет достичь чего-нибудь, нужно сказать ей, а она уже все устроит. Я вчера разговаривала с одним мужчиной, который приехал из Парижа. Мы познакомились на площади Ратуши. Он осмотрел ратушу и прогуливался по площади, а я проходила мимо. Мы разговорились. Только ты никому не рассказывай!

Я обещала.

— Да. Поклянись всеми святыми. А то Наполеон не выносит, когда я знакомлюсь на улице. На этот счет у него взгляды старой девы. Послушай, подарит ли мне твой брат Этьен шелк на новое платье? Хорошо бы розовый! Ага, вот комендатура. Мне подождать тебя?

— Я думаю, что мне лучше идти одной, а ты подожди меня здесь. Пожми мне руку на счастье!

Она пожала мои пальцы и обещала ждать.

— Я буду читать «Отче наш», может быть это тебе поможет, — сказала она мне.

Я прижала пакет к груди, быстро пересекла площадь, вошла в здание и попросила доложить обо мне полковнику Лефабру.

Когда меня ввели в большую комнату и из-за письменного стола мне навстречу поднялась крупная, квадратная фигура полковника, я сначала не могла вымолвить ни слова.

Полковник был очень велик, у него было квадратное красное лицо и маленькие, плохо подстриженные усы. Он был в старомодном парике.

Я положила сверток на письменный стол, проглотила слюну и не знала с чего начать.