Венита Хелтон - Гвардеец Бонапарта Страница 17

– Видимо я просто иногда излишне эмоциональна, – солгала она.

Но Доминик продолжал смотреть на нее до тех пор, пока их глаза не встретились.

– Однако, вы плачете?

– Это просто от света.

– Лаура, – сказал он, и она услышала, как его голос дрогнул, – бывают ноши, которые проще нести с кем-то еще, и бывает бремя, которым стоит поделиться, и оно становится не таким тяжелым.

– Но бывает бремя, которое не становится менее тяжелым, даже если им и поделишься.

Могла ли она сказать этому мужчину про ту чудовищную ложь, под тяжестью которой ей приходилось жить последнее время? Можно ли было ей ждать от него, что он поверит в то, во что не верил никто другой? Сможет ли Доминик поверить, что она не такая распущенная, как ее мать, если не далее как на той неделе он застал ее на рынке, наблюдавшей петушиные бои?

– Доминик, – прошептала девушка, не заметив, что впервые называет его по имени. – Вас когда-нибудь осуждали за то, чего вы никогда не совершали?

– Очень редко, Лаура, – ответил мужчина, изумленно приподняв бровь, – честно говоря, я совершил в своей жизни множество самых разнообразных преступлений.

Лаура даже не улыбнулась, однако, внезапно почувствовала себя значительно легче и поэтому уже спокойнее сказала:

– Честно говоря, в это трудно поверить, если только вы не имеете в виду тех отвратительных проступков с розами и табаком.

Взяв девушку за руку, Доминик сказал:

– Ах, милая Лаура Шартье, вы бы страшно удивились, узнав всю правду. Однако, сейчас мы говорим о ваших проблемах, а не о моих.

Лаура вздохнула и взглянула вниз на его сильную загорелую руку. Как было бы здорово прижаться к его широким ладоням и спрятать в них свое лицо, почувствовать его пальцы у себя на щеках!

– Может быть, когда-нибудь и наступит время для того, чтобы поделиться своим бременем, но уж, конечно, это будет не сегодня.

Прежде чем Доминик успел ответить, в ложу вошел Севилль с длинными медными щипцами для снятия нагара. Перегнувшись через балкон, он погасил свечи, и в эту же секунду служители по всему залу стали гасить другие лампы и канделябры. Постепенно театр стал погружаться в полумрак.

Доминик сел в кресло рядом с Лаурой. От его близости ей сразу стало жарко. Девушке оставалось только надеяться на то, что он не заметил ее волнения.

Со сцены донесся пульсирующий аккорд струнных инструментов. Занавес начал медленно раздвигаться, и свет со сцены озарил первые четыре ряда в зрительном зале.

На мерцающем возвышении сцены стали видны фигуры оркестрантов и стоящий перед ними дирижер.

– Первая часть – «Бранденбургский концерт, – номер два», – прошептал Доминик.

Словно скульптор, ваяющий нечто величественное, дирижер взмахнул палочкой и начал лепить из волшебных звуков скрипок и труб сказочно прекрасную мелодию.

Лаура почувствовала, как у нее по спине пробежала теплая волна наслаждения, и в ту же секунду все ее плохое настроение исчезло без следа. Девушка почти забыла каким бывает это волнение от волшебных звуков скрипок.

Когда оркестр заиграл аллегро, она взглянула на Доминика Юкса благодарными блестящими от счастья глазами.

– Спасибо, – прошептала она взволнованно.

Он посмотрел на нее, обдавая пламенем своих темных глаз, и ей на мгновение показалось, что она сейчас просто потеряет контроль над собой.

– Ну, что ты, Огонек, мне очень приятно. – Казалось, чем сильнее и энергичнее звучала музыка, тем взволнованнее и напряженнее становился его взгляд.

От чистых, словно хрусталь, звуков, сердце Лауры возбужденно забилось, как будто стремясь взмыть в небеса, а со сцены волна за волной все накатывали и накатывали, словно прибой, звуки музыки, и уже ничего не осталось вокруг, только низкие ритмичные порывы волн и сверкающие страстью глаза Доминика Юкса.

Лаура подняла программку и закрыла ею лицо, надеясь, что ее спутник не сумеет прочитать ее мысли и не почувствует возбуждения, охватившего ее тело.

– Какой замечательный мастер Бах – настоящий гений! – прошептал мужчина после того, как стихли звуки музыки. Его рука лежала на подлокотнике кресла, почти касаясь Лауры. Девушка внезапно поняла, что не может говорить и только прошептала в ответ:

– Я за всю свою жизнь не слышала ничего прекраснее.

Затем она принялась изучать программу.

– А вы когда-нибудь слышали пение мадам Генри?

– Что? Кого? – Лаура растеряно мотнула головой так, что закачались перья, украшавшие ее прическу.

В то же время она обнаружила, что держит программку вверх ногами. Улыбаясь, ее спутник перевернул программку концерта и указал ей на имя певицы.

– Вот, мадам Генри – одно из прекраснейших сопрано Парижа.

Дрожа от прикосновения мужского пальца, прижавшего бумагу к ее колену, Лаура едва смогла прочитать имя солистки и название арии.

Мадам должна была исполнять «Танец блаженных духов» из оперы Глюка «Орфей и Эвридика».

Лауре показалось, что если Доминик не уберет свою руку, ее нога точно растает.

– Ну вот и она, – мужчина, наконец, положил свою руку на кресло, однако, легче Лауре не стало, колено горело, будто его опалило огнем.

– Это вон та большая леди, которая вышла на сцену.

– Но она единственная леди на сцене!

– Совершенно верно.

Со сцены в зрительный зал полились серебряные звуки флейты, и мадам Генри запела несказанно прекрасную, удивительную песню.

Доминик прошептал:

– Души танцуют на небесах.

Взволнованность Лауры не ускользнула от него. Девушка даже не замечала, слушая прекрасную музыку, что ее руки непроизвольно собрали программку в некое подобие гармошки. Доминик улыбнулся. «Знает ли эта девушка, какой желанной и возбуждающе прекрасной становится она, когда волнуется?» Сейчас, в этой темной закрытой от посторонних глаз ложе будет очень просто обнять ее и поцелуями окончательно уничтожить ее беспокойство. Рука мужчины покинула подлокотник и скользнула на спинку кресла девушки.

– Мадемуазель Шартье, месье Юкс, разрешите мне предложить вам бокал вина, – внезапно раздался голос Севилля, вошедшего в ложу и склонившегося в почтительном поклоне.

С какой-то изумительной тигриной грацией Доминик вскочил со своего кресла, и в следующее мгновение один из бокалов опрокинулся с подноса на пол. Тогда Юкс взял оставшийся бокал, поставив его на маленький столик у кресла и сурово сказал:

– Этого будет достаточно.

– П-п-позвольте предложить вам еще один бокал.

– Я сказал, хватит!

Севилль выскочил из ложи, словно испуганный кролик, плотно задернув за собой тяжелые портьеры, и сквозь музыку до Лауры донеслись только его торопливо удаляющиеся шаги.