Шерри Томас - Не в силах забыть Страница 17

Взяв карту из седельной сумки Лео, Брайони разложила ее на коленях. Путь их маленького отряда был обозначен на карте красной линией. Брайони внимательно вгляделась в рисунок. Преодолев перевал Ловарай, они окажутся в Дире. Недалеко от города, лежащего в двенадцати — пятнадцати милях от перевала (по карте трудно было точно судить о расстояниях), им предстояло выйти к реке Панджкора. Дальше их маршрут тянулся вдоль реки до деревни Садо, где следовало повернуть на юго-восток, в сторону Чакдарры, расположенной на берегу реки Сват.

Эта река считалась одной из крупнейших водных артерий княжества, в ее густонаселенной долине бурно кипела жизнь. У Чакдарры долина Сват пролегала с востока на запад, а красная линия на карте вела прямо на юг. Путешественникам оставалось лишь переправиться через реку, и долина Сват останется позади.

— Сколько отсюда до долины Сват? Сто пятьдесят миль?

— Около того. Мы переберемся через реку в низовье долины. А Верхний Сват лежит ближе к истокам реки, за перевалом Амандара.

Брайони сложила карту и убрала ее обратно в седельную сумку. К чему беспокоиться о том, что случится еще не скоро?

Вдобавок в пограничной провинции служители религиозного культа всегда противостояли любой внешней власти. Оголтелые фанатики-факиры встречались здесь и раньше. Большинству из них удавалось пробудить в своих последователях лишь несбыточные мечтания, не более. Странствующий дервиш из верховьев долины Сват скорее всего — лишь очередной потрясающий кулаками имам, а число его приверженцев изрядно преувеличено слухами.

Желание местного населения освободиться от британского владычества вызывало в Брайони слабый отклик сочувствия. В конце концов, англичане сами превозносят Боадицею, великую королеву бриттов, сражавшуюся против римлян. Впрочем, едва ли этому суатскому имаму по плечу подобное деяние.

— Вы в состоянии что-нибудь съесть? — обратилась Брайони к Лео.

Тот покачал головой. Одно упоминание о пище вызывало у него тошноту.

— Тогда вам лучше ещё поспать.

Лео закрыл глаза. Брайони опустилась на табурет у кровати. Вскоре, когда больной, казалось, заснул, она приложила ладонь к его щеке. Лео так исхудал, что страшно было смотреть на него, и все же Брайони не могла отвести взгляд от его лица. Как не в силах была подавить в себе желание.

Она нежно провела мизинцем по кончикам его ресниц, погладила ухо, мягкое и прохладное — жар у Лео спал после первой же дозы хинина. Ее палец скользнул по горлу Лео и задержался чуть выше ключицы, там, где трепетала голубая жилка.

Брайони начало казаться, что биение его сердца ускорилось, когда Лео поймал ее руку и поднес к губам. Она тотчас отпрянула, но Лео успел прижаться губами к ее ладони.

Жаркий след этого поцелуя жег ее ладонь еще долго после того, как Лео по-настоящему заснул.

На пятый день после приступа малярии Лео пробудился вечером от зыбкого, тревожного сна. Хинин, хотя и причинял мучения, оказался действенным лекарством. Лео все еще чувствовал слабость, однако симптомы болезни прошли. Силы постепенно возвращались к нему.

Брайони сидела на табурете у походной кровати больного, сжимая в руке половинку печенья. Ее рука покоилась на темно-зеленой шерстяной юбке. Строгая блузка в зеленую с белым полоску была наглухо застегнута, длинный ряд пуговок тянулся до самого подбородка.

У нее был прелестный изящный подбородок. Лео помнил, как нежно, с терпеливой надеждой касался его губами, когда Брайони не позволяла целовать себя в губы. Он обводил пальцем контур ее лица, гладил подбородок и щеки, ласково покусывал ухо, но вскоре и эта невинная радость была ему запрещена. На следующую ночь Брайони попросила его не расплетать ее косу, потому что наутро слишком тяжело расчесывать спутанные волосы, а ей нужно вовремя успеть в больницу.

Сегодня ее волосы были разделены посередине пробором и стянуты в узел на затылке, гладкие как стекло, блестящие, точно лакированные. Брайони наклонилась, потянувшись за флягой, лежавшей на полу палатки. Лео заметил белую полосу в ее волосах, и снова по его коже пробежал озноб.

«Ее волосы побелели из-за вас».

Это обвинение бросила ему Каллиста.

«И вы поверили Каллисте?»

Лео встретил взгляд Брайони, и его обдало волной жара. Совсем недавно их тела слились воедино, и его возлюбленная вовсе не была против.

Брайони поспешно отвернулась.

— Скоро вам принесут обед, — сказала она. — Бульон из баранины и бириани [9] с курицей. Саиф-Хан приготовил пудинг по случаю вашего выздоровления.

Лео сел на кровати. Брайони точно угадывала все его желания. Пятидневный курс хинина закончился накануне. Желудок больного перестал капризничать. Появился аппетит.

Брайони наблюдала за Лео, он чувствовал на себе ее взгляд, осязаемый, словно прикосновение. Но стоило ему поднять голову от тарелки, Брайони тотчас отводила глаза. А потом снова следила за каждым его движением.

Открыто или исподлобья, украдкой, исподтишка, урывками, она неустанно подсматривала за ним.

— Я заметила фабричное клеймо на подошвах ваших ботинок, — заговорила она наконец. — Их изготовили в Берлине? — В былые времена Лео придирчиво следил за своей внешностью. Вся его одежда отличалась отменным качеством, но и этого было ему недостаточно. Он тщательно отбирал каждую вещь, приобретая лишь настоящие произведения искусства, безупречные работы сапожников и портных. Однако после расторжения брака его охватило безразличие, былая взыскательность изрядно поубавилась. Когда в Берлине ему понадобились новые ботинки, он просто купил пару готовых, вместо того чтобы написать своему лондонскому мастеру. Подобный поступок привел бы в ужас того молодого щеголя, каким был когда-то Лео. — Что вы делали в Берлине? — спросила Брайони, подавая больному вторую чашу бульона.

— Спасибо, — поблагодарил Лео, принимая чашу из ее рук. — Я читал лекции в университете.

Брайони снова наполнила его тарелку горячим бириани.

— Каллиста писала, вы были в Мюнхене. Она уверяла, что вы собрались купить виноградник где-то в Баварии и осесть там, удалившись на покой.

— Мне было двадцать пять лет, немного рановато, чтобы мечтать об уединении и покое в старомодном местечке вроде Баварии.

— Еще Каллиста писала, что вы вскоре передумали и уехали в Америку, в Вайоминг, чтобы заняться разведением скота.

— Не такой уж невероятный план, когда речь идет о младшем сыне в семействе. Но я отправился в Принстонский университет развращать американскую молодежь в штате Нью-Джерси, на несколько тысяч миль к востоку от Вайоминга.