Люби меня вечно - Линдсей Джоанна Страница 17

Дивные чувства, испытанные в тот момент, мгновенно проснулись в ней. Но теперь они были сильнее. Ее целовали необыкновенно страстно. Прохлада на балконе сменилась жаром.

Далеко не сразу она осознала, что Лахлан не только целует ее, а его руки не просто обнимают — они ласкают ее руки, ноги, все тело. Это немного ее смутило, но она ничего не спросила, потому что его прикосновения будили в ней неведомые ранее приятные ощущения и она не могла сдержать восторга и тихо стонала от наслаждения.

Появилось нечто, чего она не испытывала прежде: смутное чувство неудовлетворенности, источника которой она не могла определить. Почему-то она была уверена, что всех тех сладостных ощущений, которые он ей дарит, мало, что не хватает чего-то еще более приятного, без чего она не испытает истинного удовлетворения. С этой уверенностью пришла настойчивая тревога, словно собственное тело говорило ей: «Поспеши, и ты поймаешь радугу».

Жар становился все сильнее. Казалось, платье прилипает к телу, и в то же время… оно теперь не походило на атлас. У нее словно появился новый слой кожи, жесткий и неподатливый, он давил на нее там, где она обычно была такой мягкой… Поцелуи ослепляли ее, она теряла голову… В то же время Кимберли была уверена, что все это ей мерещится, — несомненно, из-за того, что она выпила слишком много шампанского, к которому была совсем непривычна.

Тут вдруг пришла боль — и резко ее отрезвила. Кимберли совершенно ясно поняла две вещи. Она была не на балконе у Уигтинсов, а лежала в своей постели, где ей и полагалось быть. Но сверху на ней лежал Лахлан Макгрегор — а ему тут быть вовсе не полагалось.

Голова пошла кругом, но в силу своей невинности она не поняла, что же все-таки случилось. Она возмутилась:

— Что вы тут делаете?

Он наклонился к ней, но она едва могла различить его силуэт: в комнате было темно, только слабый свет исходил от почти догоревшего камина.

— Ах, милочка, ну разве не понятно? Занимаюсь с тобой любовью.

— Черта с два, — фыркнула она. — Без моего позволения? Ну нет!

— Да, это так, — ответил Лахлан. — Мне очень жаль, что тебе было больно, но…

— Больно? — ахнула она, вдруг вспомнив. — Почему вы сделали мне больно?

— Это не намеренно… Вернее, в некотором роде, да, но… это было неизбежно. Клянусь тебе, больше этого не будет.

— Конечно, не будет, — согласилась она, — потому что вы уйдете. — И она решительно добавила:

— Сию же секунду!

— Почему это, когда мы оба хотим совсем другого?

— Не считайте, будто знаете, чего я хочу…

— Но я действительно знаю. Ты весь вечер говорила, что хочешь меня, милочка, а сейчас и я хочу тебя — просто безумно.

Слова странно взволновали ее, хотя она плохо понимала, что он имеет в виду. Она не помнила, чтобы говорила ему подобное, более того, знала, что не способна на такую вольность, даже если бы «желание» было правдой. А то, что это было правдой, то есть что она на самом деле его хотела, еще ни о чем не говорило… Или говорило? Она же все равно собирается за него замуж, так разве важно, что они займутся этой самой любовью прямо сейчас, не дожидаясь церемонии? Ведь все, что он с ней делал, было очень приятно, кроме одного момента…

Вспомнив о боли, она чуть слышно спросила:

— Почему вы сделали мне больно?

Он застонал и начал осыпать ее поцелуями.

— Ах, милочка, я вовсе не хотел. Разве твоя мать никогда не объясняла тебе…. ну… о девственной крови, которая должна пролиться прежде, чем девушка сможет по-настоящему соединиться с мужчиной?

Кимберли что-то помнила, но смутно — она тогда была совсем юной. Ей показалось, что Лахлан густо покраснел из-за того, что ему пришлось говорить о таких вещах. Она и сама чувствовала, что щеки у нее горят.

— Вы хотите сказать, что мы по-настоящему соединились?

Ей не пришло в голову, что он истолкует ее слова по-своему.

Ответ его был простым и недвусмысленным.

— Разве ты не чувствуешь? — спросил он чуть севшим голосом.

Она не чувствовала ничего, кроме веса его неподвижного тела. Вдруг он пошевелился, и она изумленно распахнула глаза, ощутив движение внутри себя. Боли больше не было, и приятная волна, которая, казалось, поднялась в ней, теперь набирала скорость, чтобы попасть туда, куда нужно.

— Это вы сделали?

Ее испуганный тон рассмешил его.

— Да, я, милочка, и это только начало. Остальное тебе понравится еще больше, положись на меня. Он начал показывать, что имеет в виду. Понравится? Какое бледное слово для того, чтобы описать необыкновенные ощущения, которыми сопровождались движения внутри нее! Он снова целовал ее, очень крепко, не давая ей напомнить, что им не следовало делать этого до свадьбы.

Не то чтобы ей сейчас хотелось напоминать. Забыв обо всем, она погрузилась в блаженство, отдаваясь своим чувствам. Она отвечала ему — сначала невинно, а потом все более страстно, подхватывая ритм, который он задавал. Быстрее, медленнее… Она следовала за ним, не отставала от него… Поразительные ощущения захлестнули ее, и она изумленно вскрикнула. Какая удивительная неожиданность — эта вершина, на которую он ее поднял, этот яркий взрыв блаженства… А потом — неописуемо приятное затухание ощущений, она словно медленно плыла вниз в облаке пульсирующего наслаждения… Глубокое забытье, ощущение полной гармонии…

Как она поблагодарит его за это? Положено ли благодарить джентльменов, когда они знакомят вас с таким греховным восторгом? Она решила, что подумает об этом утром. Блаженно вздохнув и обхватив руками шею своего джентльмена, она мгновенно уснула.

Глава 16

Мэри как обычно вошла в комнату к Кимберли, чтобы начать утренние дела, разжечь огонь в камине. Кимберли медленно проснулась. Знакомые звуки. Ничего необычного. Ничего напоминающего о том, что жизнь безвозвратно изменилась.

Кимберли приподнялась на локте и открыла глаза — в висках отчаянно застучало. Она быстро прикрыла глаза ладонью: такого яркого, резкого солнечного света она, казалось, никогда не видела. Бал. Она была на балу у Уиггинсов и выпила слишком много шампанского. Так вот каковы последствия неумеренного пития? Пульсирующая головная боль, отвращение к свету и ощущение ужаса?

Ужас? Что она могла такого совершить, чтобы испытывать его? Целовалась на балконе, несколько раз подряд танцевала с одним и тем же мужчиной. Не отворачивалась от пьянящих чувственных взглядов, которые все время посылал ей Лахлан. Лахлан…

Воспоминания нахлынули на нее именно в том порядке, в котором происходили события. Вспомнив о последнем в этой самой комнате, она бессильно опустила руку на постель и застонала. Невероятно! Чтобы она сделала такое, допустила подобное? Может быть, все остальное случилось с ней наяву, но последнее… Нет, это должен быть сон! И все же — разве бывают настолько реальные сны… И настолько приятные?

Тут она увидела, что в изножье кровати лежит ночная рубашка. С некоторым трепетом она посмотрела на себя и убедилась в том, что это не вторая, которую она могла бы достать, а потом, передумав, надеть другую. Она лежала нагишом под одеялом, которое закрывало ей грудь, оставляя открытыми плечи. Почему она сразу не почувствовала холода? Видимо, из-за головной боли.

Щеки залил горячий румянец, который тут же сменился смертельной бледностью. В единственную ночь, когда она не надела ночной рубашки, ей приснилось, что с ней занимаются любовью. Совпадение? Вряд ли. Значит, она окончательно погибла… теперь понятно, откуда взялось чувство ужаса.

Хорошо хоть Лахлан не лежал с нею в постели. Невозможно даже вообразить, как было бы неловко: ведь Мэри имела обыкновение входить утром к ней в комнату без стука, чтобы, когда Кимберли просыпалась, уже горел камин и в комнате было тепло. Но, с другой стороны, какая разница?

Нет, разница есть: Мэри обожала сплетничать и, поскольку служила у Кимберли совсем недавно, не считала себя обязанной держать язык за зубами. Но хоть Кимберли и избавлена от неловкости, она все равно погибла. Молодые благовоспитанные девицы не делают того, что сделала она, и…