Барбара Картленд - Львица и лилия Страница 17

— Абсолютно уверен, — твердо сказал граф. — По правде говоря, я впервые в жизни прошу кого-то стать моей женой.

— Если бы вы делали это раньше, я полагаю, вы были бы женаты и сейчас уже не просили бы моей руки! — ответила она с неоспоримой логикой.

— Но я прошу ее, а вы так еще и не дали мне никакого ответа.

Он приподнялся и снова взял ее за руку.

— Это может казаться вам прыжком в неизвестность, — признал он ласково, — но я обязательно буду там и подхвачу вас.

У Пуриллы перехватило дыхание — казалось, она хочет сказать что-то очень важное. Но вместо этого, не сумев сдержаться, сквозь вырвавшийся смех, она произнесла:

— Вам придется подождать, пока ваши кости не срастутся. А то сейчас вам и колючку от чертополоха не поймать без боли.

Ее слова и то, с каким выражением она их произносила, заставили засмеяться и Литтона.

Тем не менее это было совсем не то, что он ожидал услышать в ответ на свое предложение руки.

Глава 4

Пурилла выскочила из спальни графа, сбежала вниз по лестнице и, прошмыгнув через боковую дверь, устремилась на конюшню.

Приближаясь к стойлам, она услышала сначала тихое ржание Меркурия, затем громкий лай и поскуливание собаки, сопровождаемые царапаньем по дереву.

Она открыла дверь пустовавшего стойла, и маленький спаниель стремительно, словно молния, с повизгиванием метнулся ей навстречу и принялся выражать свой восторг, высоко подпрыгивая в приливе чувств.

Она наклонилась приласкать спаниеля, а позади нее раздался голос Бена:

— Можно подумать, Джейсон не видел вас целый месяц, а ведь с тех пор, как вы вернули его сюда, и часа-то не прошло!

— Он ненавидит, когда его запирают в стойле, — без нужды объяснила Пурилла, — но няня не позволила бы ему тревожить нашего пациента.

Девушка не стала ждать ответа от старика Бена и, покинув конюшню в сопровождении Джейсона, отправилась через выгул для лошадей в сторону леса.

Она шла достаточно быстро, и только оказавшись в тени деревьев, слегка замедлила шаг. Увидев упавшее дерево, Пурилла присела на него. Джейсон устроился возле ее ног, и по его позе было заметно, что он ждет, когда хозяйка приступит к разговору.

И он не ошибся в своем ожидании!

— Что же мне делать, Джейсон? — спросила его Пурилла. — Он просил меня выйти за него замуж, но у меня возникло странное чувство, которое я не могу объяснить даже сама себе. Понимаешь… он ведь… не… любит меня в действительности.

Проводя почти все свое время в одиночестве, Пурилла привыкла разговаривать с Джейсоном как с человеком, с которым ее связывали бы узы взаимопонимания.

Словно и вправду догадавшись, о чем она говорит, песик внимательно посмотрел на нее своими ясными глазами, подметая землю хвостом, как он это обычно делал.

— Безусловно, то, что я чувствую к нему, и есть любовь, — продолжала рассуждать Пурилла, пытаясь разобраться в своих ощущениях. — Он очень красив, несомненно, благороден и именно таков, каким я всегда представляла себе человека, которого полюблю.

Девушка вздохнула и продолжила:

— Мне хочется говорить с ним, быть рядом с ним, а когда он улыбается мне, я чувствую, как мое сердце начинает вытворять… забавные штуки в моей… груди.

Она замолчала, а затем, собравшись с духом, проговорила:

— Но мне нужна его любовь, Джейсон, любовь, о которой я всегда… мечтала.

Джейсон издал странный горловой звук, как будто пытаясь ответить ей.

Внезапно Пурилла опустилась на колени рядом с песиком, прямо на сухие листья, сквозь которые местами уже пробивались первые весенние цветы, и обхватила спаниеля руками.

— Я… боюсь, Джейсон, — призналась она. — Боюсь, я не сделаю его счастливым… но еще больше боюсь… потерять его.

Джейсон лизнул ее в лицо, поскольку никак иначе не мог утешить свою хозяйку.

Затем, спущенный с поводка, пес стремглав бросился искать кроликов, которые, как он был уверен, прятались от него под каждой кучей листьев и в каждой песчаной норе под стволами деревьев.

Пурилла сидела там, где он ее оставил, и вглядывалась в глубь леса, не замечая ни гладкой поросли из колокольчиков вдали, ни последних лучей заходящего солнца, окрашивающих кроны деревьев в рыжевато-золотистый цвет.

Вместо этого она видела перед собой красивое лицо графа Рокбрука и слышала, как он произносит:

— Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Она никак не ожидала услышать от него что-либо подобное, и сейчас ей казалось, что после этих слов она должна испытывать чувство, будто она поднимается по радуге к звездам.

И тем не менее она не могла почему-то избавиться от ощущения какой-то недосказанности, сквозившей в его словах и жестах.

— Он намного старше и намного опытнее любого из тех мужчин, которых мне доводилось встречать прежде, — рассуждала она, — и он совсем не похож на Эдварда Чарлтона!

Еще совсем недавно она видела, какими глазами Эдвард смотрел на ее невестку, когда одно выражение его глаз говорило ей, насколько он любит Элизабет.

Задолго до его признания Элизабет и предложения выйти за него замуж Пурилла проницательно почувствовала их взаимную влюбленность, которую оба, смущаясь, скрывали даже друг от друга.

Девушка полагала, что в истории отношений Эдварда и Элизабет она оказалась «пророчицей», такой же, как и нянюшка.

Она могла почти физически ощущать их любовь, волнами исходившую от них. Могла слышать ее отзвуки в их голосах, даже когда они говорили о самых обычных вещах, и видеть ее отблески в их глазах, когда они смотрели друг на друга.

То была настоящая любовь, неудержимая, непреодолимая, которую невозможно ни скрыть, ни погасить.

Пурилла понимала: несмотря на то что, когда граф ласково смотрел на нее и держал ее руку в своих ладонях, от него исходило удивительное чувство покоя и уверенности в будущем, существовало что-то еще, без чего, если быть честным по отношению к себе, они не могли стать счастливыми, ни он, ни она.

И все-таки пообещала самой себе выйти за него замуж — пообещала в тот момент, когда он признался ей, что она нужна ему.

— Я могу заботиться о нем… я могу помогать ему, — убеждала она себя.

И все же глубоко внутри нее какое-то чувство подсказывало ей, что этого мало, что ей нужно большее, гораздо большее от человека, которому она отдала бы свое сердце.

Нянюшка перебинтовала графа и закрепила на нем чистую перевязь для его поврежденной руки.

Он молчал, пока она проделывала все это, каждую секунду ожидая вспышки боли, которая пронзала его всякий раз, стоило ему только пошевелиться.

К его удивлению, боли больше не было. Не ощутил он и ни малейшего дискомфорта, и это означало, что трещина (как оказалось, кость не сломалась, а только треснула) срастается, и он скоро снова будет на ногах.