Джиллиан Брэдшоу - Сердце рыцаря Страница 17

Тьер пробирался между столами в дальнюю часть зала, где на деревянном помосте стоял главный стол. Сидевшие на скамьях при его приближении прерывали разговоры, и к тому моменту, когда они подошли к главному столу, в зале воцарилось молчание. Шедшей позади него Мари приходилось делать над собой усилие, чтобы держать голову высоко. Под грузом любопытных мужских взглядов ей хотелось провалиться сквозь пол.

Тьер остановился перед центром помоста и опустился на одно колено, зазвенев доспехами.

– Да благоволит вам Господь, мой господин! – сказал он. – Вот леди Мари Пантьевр Шаландрийская, о чьем присутствии вы просили.

Мари заставила себя поднять глаза на человека, сидевшего во главе стола. Хоэл, граф Корнуоллский, граф Нантский и, в результате своей женитьбы, граф Реннский и герцог Бретонский оказался низеньким, лысоватым мужчиной между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами в нарядном одеянии, отделанном мехом. Лицо круглое, красное, глаза навыкате. Его брови гневно хмурились.

– Что случилось с твоим кузеном? – вопросил он пронзительно тявкающим голосом.

«Боже милостивый, – подумала Мари, – он действительно похож на терьера!»

– Хоэл! – воскликнула дама, сидевшая подле герцога. Это была полная женщина лет сорока пяти, одетая в высшей степени элегантно и украшенная большим количеством драгоценностей. – Бедная девочка стоит здесь, словно заблудившаяся овечка! Сначала поздоровайся с ней, а потом уже разбирайся с де Фужером.

Она улыбнулась Мари. Улыбка и четкие ясные очертания ее лица показались Мари странно знакомыми, хотя она не сразу поняла, откуда может их знать. А потом она догадалась, что это Авуаз, герцогиня Бретонская, единокровная сестра настоятельницы Констанции, обладательница древней крови Пантьевров, продолжавших править Бретанью, хотя разные ветви этой семьи распространились среди знати Нормандии и Англии. Мари видела те же удлиненные черты в собственном зеркале.

– Добро пожаловать, моя дорогая, – проговорила герцогиня.

Мари набрала побольше воздуха. Она не отступится от своего решения только потому, что платье на ней жалкое, а герцогиня соизволила быть любезной.

– Я здесь не по своей воле! – гордо объявила она ясным и звучным голосом, который был слышен даже в дальних углах зала. – Меня увезли из монастыря обманом, предательски. Мой отец не приносил клятвы Бретани, и я никогда не допущу, чтобы его дом и земли достались кому-то другому. Клянусь Богом и своей бессмертной душой, – тут Мари вызывающе перекрестилась, – что скорее умру, защищая мою честь, чем останусь жить, лишившись ее.

Наступила грозовая тишина. Мари слышала, как в висках у нее оглушительно стучит кровь. Треск факелов на стенах казался неестественно громким.

А потом герцог Хоэл фыркнул.

– Она определенно твоя родня! – заявил он герцогине.

– Конечно же, – совершенно спокойно отозвалась Авуаз. – Она – внучка второго сына единокровного брата моего отца. Мы ведь это уже выяснили, помнишь? Дитя, – сказала она, обращаясь к Мари, – Шаландри – это ленное владение, входящее в герцогство Бретань, так что оно не находится в личном владении твоего дома. Твой дед получил управление им от моего отца. Он не имел никакого права передавать его Нормандии: оно ему не принадлежало. Мой муж – твой законный и истинный правитель – имел все права, чтобы призвать тебя сюда.

– А я говорю, что это не так, – ответила Мари неторопливо, хотя у нее участилось дыхание и от страха заныл желудок. – А еще я говорю, что не выйду замуж ни за кого, кто служит врагам моего отца. И Тиарнан Таленсакский, рыцарь, находящийся у вас на службе, господин мой герцог, поручился мне в том, что меня никто не будет принуждать.

– А какое к этому имеет отношение Тиарнан? – озадаченно вопросил Хоэл.

Авуаз внезапно нахмурилась и стала пристально вглядываться в лицо Мари. Из-за красного отсвета факелов, белой головной повязки и исключительной непокорности Мари ее синяки поначалу не были замечены.

– Хоэл! – напряженно проговорила герцогиня. – Девушку били!

Эти слова вызвали смятение и крики ярости. Герцог Хоэл с тявканьем вскочил и снова потребовал ответа на вопрос: что случилось с Аленом де Фужером? Пришлось рассказывать всю историю, после чего герцогиня повлекла Мари ставить примочки из листьев огуречника, а Тьеру устроили выговор из-за глупости его кузена. Герцог сообщил ему, что было чистым безумием оставить представительнице семейства Пантьевров хоть малейшую возможность нападать или бежать, потому что любой глупец должен был бы понять, что она обязательно ею воспользуется. К тому же ни при каких обстоятельствах нельзя допускать, чтобы с родственницей герцогини случилось что-то дурное, когда она находится под его покровительством. И наконец, что человек, получивший задание от своего господина и ускакавший куда-то, бросив его наполовину выполненным, заслуживает того, чтобы его поставили у стены замка и сделали мишенью для испытания рыцарских умений.

Позднее Тьер сказал об этом:

– Теперь я знаю, что чувствует крыса, когда ее за шкирку поймал терьер.

Глава 3

Тиарнан оказался в Таленсаке утром, через два дня после того, как расстался с Мари на дороге в Ренн. Он пришел бы домой накануне вечером, если бы не решил сначала повидать своего исповедника. Это был отшельник, который жил у крошечной часовни в глубине леса примерно в пятнадцати милях к юго-западу от поместья. В результате путь Тиарнана увеличился не меньше чем на пять часов, но его это не тревожило. Лишние пять часов ходьбы по лесу в мае были не трудностью, а настоящей радостью.

Он любил лес. То, что для Мари было сплошной громадой, окутанной тайной, для него было ясной и четко видимой мозаикой мест, которые он хорошо знал. Там были торфяные болота, задушенные зарослями ольхи, и зрелые рощи из буков и дубов, там были акры молодых сосенок и высокие песчаные пустоши, торчащие среди деревьев, словно спины свиней, залегших в грязь. Там были источники и курганы – владения прекрасного народа, были полуразвалившиеся часовни, воздвигнутые в древности святыми, там были черные убогие лачуги, где старухи ворожеи продавали любовные зелья и проклятия посетителям, которые старались пробраться к их дверям незамеченными. Любая местность, даже самая дикая, была частью сложной паутины чьих-то владений. В те времена Броселианд занимал всю Бретань, теперь сохранились лишь островки дикой природы в море возделанных земель. Тут были герцогские охотничьи угодья и угодья знати. Такой-то и такой-то имел право собирать дрова в одной части леса, а свиньи другого могли подъедать там желуди, а еще кому-то разрешалось жечь уголь. Тиарнан знал каждую часть, и он не запутался бы в них, как не может человек запутаться в комнатах собственного дома. Он любил Броселианд во все времена: от жестокой зимы до благостного лета, во времена безжалостных бурь и в ласковые солнечные дни. Однако краше всего он был в мае, когда воздух был ароматным, а земля – пестрой от цветов, и животные в укромных местах оберегали своих детенышей. Тиарнан шел под пологом леса быстрыми легкими шагами, полной грудью вдыхая шелковистый воздух. Однако среди этих наслаждений он сохранял бдительность. Пусть Броселианд прекрасен, но сам он любви не знает, и в его зарослях прячется тысяча видов смерти. Разбойник Эон – не единственный, кого следовало опасаться, не страшнее клыка вепря или тысяч кровожадных мошек торфяного болота.