Розалинда Лейкер - Луиза Вернье Страница 17

Не догадываясь о том, с каким восхищением он смотрит на нее, Мари сразу обратила внимание на его талант продавца, когда в отдел зашла первая за день покупательница. Дама хотела приобрести короткую накидку, перемерила их все, но никак не могла выбрать между двумя похожими разных цветов.

— Какую же взять? — снова и снова спрашивала она и прикладывала к себе то одну, то другую, вздыхая и хмуря брови. И беспомощно обернулась к Уорту: — Скажите, что вы думаете?

Мари Вернье прониклась к Уорту сочувствием. Она знала по собственному опыту, как трудно угодить таким нерешительным покупательницам. Что бы он сейчас ни предложил, она тут же вообразит, что ей хочется купить другое, и все начнется заново. Но мсье Уорт с улыбкой предложил даме накидки, чтобы она могла получше разглядеть их.

— Этот цвет подходит к вашим глазам, мадам, — посоветовал он, слегка приподняв правую бровь, будто в этом он был уверен. — Вам всегда нужно выбирать то, что подходит к вашим глазам.

Удивленная дама с видимым удовольствием перевела взгляд с него на свои широко распахнутые глаза, отражавшиеся в зеркале.

— Да, разумеется, — согласилась она с еле заметным придыханием, сняла с руки накидку оливкового цвета и бросила ее на прилавок, оставив накидку темно-коричневого бархата. — Да, вы правы.

Мари была изумлена. У дамы действительно красивые глаза, и она, без сомнения, об этом знает, но Мари понимала, что ни ей самой, ни любому другому продавцу никогда не пришло бы в голову подвигнуть клиентку к самостоятельному решению, просто сделав ей ненавязчивый комплимент. Будь на его месте кто-нибудь другой, не столь уверенный и не с такими безупречными манерами, подобные слова показались бы грубой лестью. Мсье Уорт сказал правду, причем сделал это весьма изысканно.

Рабочий день продолжался, и вместе с ним возрастало уважение Мари к профессиональным способностями ее нового напарника. От нее не укрылась и некоторая его самоуверенность, но она понимала, что ему трудно не чувствовать себя в какой-то мере диктатором с его способностью управлять несговорчивым женским полом. Лишенная какого бы то ни было тщеславия, Мари могла лишь надеяться, что станет ему достойной напарницей в отделе, в котором, казалось, он уже первенствовал. Будет весьма благоразумно, решила она, не подпасть под власть его несомненного обезоруживающего обаяния.

От другой молоденькой продавщицы Уорт довольно скоро узнал ее имя. Он бы с радостью обращался к ней по имени в отсутствие покупателей, но ее вежливая официальная сдержанность исключала подобную смелость. Они прекрасно сработались, но, как только на ночь товар накрывался чехлами, их общение прекращалось. Мари быстро вынимала из специальной ниши под прилавком свой ридикюль и поспешно уходила к задней лестнице, чтобы присоединиться к остальным продавщицам, которые шли в помещение, называемое в шутку среди продавцов-мужчин «монастырем», куда им вход был запрещен (мужчины жили не на территории магазина). Но однажды он все-таки ступил на запретную лестницу. Мари забыла в нише свой платок — сложенный кусочек льняной материи с вышитым в углу инициалом. Он взял его и кинулся вслед за ней.

— Мадемуазель Вернье! Постойте.

Она уже почти дошла до верхней ступени, на ходу разговаривая с кем-то из коллег, и, быстро повернув голову, ахнула, увидев, что он уже преодолел четверть пролета. Подобрав свои пышные юбки, она сбежала ему навстречу и, схватив за руку, поспешно спустилась с ним с лестницы.

— Мужчинам не разрешается даже приближаться к этой лестнице, — торопливо объяснила она, оглядываясь по сторонам, чтобы удостовериться, что его не заметил никто из начальства или дежурных администраторов. — Вам же об этом прекрасно известно!

— Даже для того, чтобы вернуть пропажу? — И он протянул ей платок.

Мари облегченно вздохнула, убедившись, что поблизости никого нет и его безрассудство сошло ему с рук. Очаровательно улыбнувшись, она взяла у него платок.

— Благодарю вас. Постараюсь больше не быть такой забывчивой. Я бы ни за что себе не простила, если бы из-за меня у вас возникли неприятности.

Чарльз стоял и смотрел, как Мари снова поднимается по ступенькам, надеясь, что она обернется, когда дойдет до верха, но она не обернулась. Беспокойство и одиночество овладели им, когда он, сняв свою шляпу с вешалки в мужской гардеробной, направился к себе домой, на чердак.

Утром на следующий день он пытайся определить, не заинтересовал ли он ее, но Мари была вежлива и любезна, как обычно, и ни словом не упомянула об эпизоде с платком. Ему все больше действовало на нервы, что она остается глуха ко всем его попыткам сблизиться, ведь он не держал в мыслях ничего дурного, и порой его раздражение выплескивалось в несвойственной ему нетерпеливости, которую она безропотно сносила, не меняя выражения лица и сохраняя прежнюю невозмутимость. Одна неделя проходила за другой, и каждый день он убеждался, что из них вышла превосходная рабочая команда, но его все сильнее и сильнее мучило сохраняемое ею отчуждение, которое он уже отчаялся нарушить.

Она ведь не может не знать, что нравится ему и вызывает у него восхищение. Чарльз пытался вспомнить хоть что-нибудь, что он мог упустить в момент их знакомства. И предпринял еще одну попытку наладить с ней контакт. Он дождался подходящего момента под вечер, когда в магазине уже почти не осталось покупателей. Мари, стоя на коленях, складывала в нижний ящик кашемировые шали, и, уложив оставшиеся на прилавке, он протянул их ей, присев рядом на корточки.

— Когда я только приехал в Париж, я остановился в доме, где жила одна девушка по фамилии Вернье.

— Да? — спросила она, не отрываясь от дела.

— Это была совсем юная особа по имени Луиза Вернье, кажется, ее удочерила швея, хозяйка этой квартиры. Я вот думаю, а не ваша ли она родственница.

— У меня довольно распространенная фамилия. В Париже наверняка живет не одна сотня Вернье. — И, закрыв ящик, Мари встала, держась за предложенную ей руку.

— Да, но вы как-то говорили, что родом из Клермон-Феррана. Кажется, Луиза говорила, что ее отец был родом оттуда.

Девушка удивленно взглянула на Чарльза.

— А как его звали? Может, он наш дальний родственник.

Уорт не помнил точно — то ли Жак, то ли Жан — и рассказал Мари, как приехал в Париж, про Луизу, которая сторожила могилу матери по ночам, пока ей не предоставили приют. Мари была глубоко тронута, представив себе положение девочки.

— Какая трагическая история. А ее мать, вы говорите, была ткачихой и уроженкой Лиона?

— Да. Это вам о чем-нибудь говорит?